Увидел хозяин, в какой он попал переплет, бросил лопату и стал улепетывать во все лопатки. Мулазим, евреи и их друзья — за ним.
По дороге хозяин харчевни увидел открытую дверь, вбежал в нее, чтобы спрятаться. А у дверей сидела беременная женщина. Увидела она, что к ней ворвался человек, а за ним гонится толпа, да со страху выкинула.
Хозяин харчевни стал искать, где бы спрятаться. Теперь к его преследователям присоединились и родственники женщины. К счастью, в доме оказался черный ход, он выбежал через него, толпа — за ним.
В поисках спасения хозяин харчевни забежал в мечеть, поднялся на минарет, смотрит сверху: преследователи его настигают. Он видит — делать нечего, и кинулся с минарета на мостовую, да угодил прямо на менялу, который сидел внизу на своей скамье. Тот сразу испустил дух.
Схватили тут хозяина харчевни и повели к кади, который как раз только что разделался с гусем. Все наперебой стали выкрикивать свои обвинения.
— Тише, давайте по порядку, — строго сказал Анастратин. Он уже успел встать из-за стола и сел на свое судейское место. Перед ним лежала большая священная книга, по которой он правил суд.
— Что ты имеешь к этому человеку? — спросил он мулазима.
— Эфенди, утром я принес ему гуся и попросил поджарить. А теперь он мне говорит, что гусь улетел. Я требую, чтобы он вернул мне моего гуся.
Анастратин открыл книгу, долго листал страницы и наконец прочел, что такие чудеса действительно случаются раз в сто лет. А со времени, когда чудо произошло в последний раз, прошло именно сто лет. Потерявший гуся таким образом блажен, ибо гусь этот полетел прямехонько в рай и там будет поджидать своего владельца.
Услышал это мулазим и, сияя от радости, удалился.
Пришла очередь еврея с выбитым глазом.
— Эфенди, — сказал он, — этот человек выбил мне лопатой глаз.
Анастратин вновь принялся листать свою книгу и объявил, что истец вправе теперь поступить с обидчиком так же, как тот с ним. Но поскольку, согласно книге, глаз турка равноценен двум глазам еврея, надо, чтобы хозяин харчевни сначала выбил истцу второй глаз, а он в ответ выбьет ему один.
Не успел ходжа закончить свой приговор, как еврея уже и след простыл.
Третьим заговорил муж женщины, у которой случился выкидыш. По этому поводу книга гласила, что хозяин харчевни должен сделать этой женщине нового ребенка. Разумеется, и третий жалобщик предпочел удалиться ни с чем.
Наконец, заявил свой иск брат убитого менялы. И для него ходжа нашел в книге приговор: пусть он расправится с хозяином харчевни таким же образом, а именно — заберется на минарет, велит виновному усесться внизу, а сам прыгнет на него сверху и убьет.
Когда и этот поскорее пустился наутек, хозяин харчевни стал благодарить ходжу — и тут-то вспомнил его слова, что лучше иметь в друзьях кади, чем мулазима[172].
Греческая, 164, 515
225. Суд над Бирбалом
Однажды в беседе с падишахом Бирбал сказал:
— Владыка мира! Ежели я когда провинюсь, то пусть меня судят люди, которых я сам назначу.
Падишах согласился.
Рад был визир, крепко верил он слову падишаха.
Вскорости падишах осерчал за что-то на Бирбала. Решил он визиря наказать — наложить на него штраф в несколько тысяч рупий. Проведал Бирбал о замысле падишаха и все загодя обдумал.
Зовет падишах Бирбала на суд.
— Бирбал! Недостойно ты поступил, и будет тебе за твою вину наказание — денежный штраф.
Бирбал не стал отпираться, повинился.
— Ну раз ты и сам признаешь свою вину, я накажу тебя непременно.
— Владыка мира! Сами вы не можете меня наказать, — напомнил Бирбал. — Придется вам позвать судей, которых я назначу.
— Ладно. Выбирай пятерку[173], и я велю им судить тебя. Что они ни решат, я наперед согласен.
— Моими судьями будут пятеро чамаров[174]. Я приму от них любое наказание.
Удивился падишах.
— Как! Разве могут вершить суд такие низкородные люди?! Почему ты не выбираешь ростовщиков, торговцев?
Но Бирбал стоял на своем: пусть судят чамары.
Созвали во дворец чамаров — пять старшин из пяти деревень. Падишах растолковал им, в чем Бирбал провинился, и велел его судить. Бедняги не ждали такой великой чести, обрадовались несказанно.
172
Один из вариантов знаменитой сказки о «Шемякином суде», широко распространенный в мировом фольклоре (AaTh 1660). Показательно, что русское название сказки, а также одноименной сатирической повести, связанной с именем реально существовавшего князя Дмитрия Шемяки (ум. в 1453 г.) [Ряд исследователей относили повесть к числу переводов с одного из восточных языков. Однако вопрос о том, использовала ли книжная редакция фольклорный сюжет, или, наоборот, народная молва овладела книжным рассказом, в русской литературе считается нерешенным. В. П. Адрианова-Перетц считает, что перед нами все-таки «переделка книжником сказочного сюжета. В противном случае трудно объяснить полное исчезновение в устных пересказах всего, что в повести связано с судебной практикой XVII в., всяких элементов книжного языка, весьма ощутительных в повести» (В. П. Адрианова-Перетц. Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977, с. 174).], стало общепринятым международным обозначением этого сюжета. Ларне, и вслед за ним Томпсон сводят содержание типа 1660 к угрозе спрятанным камнем, который судья принимает за взятку; в русской традиции и во многих других вариантах содержание сюжета чаще всего связано с другими мотивами — контаминация главным образом с типами AaTh 1534, 890 (см. «Fabula», Bd 3, Н. 3, с. 328, а также исследование Z. Sofer. Das Urteil des Schemjaka (Diss.). Gottingen, 1965). Ср. русские сказки «Шемякин суд» [76, 41, 46], «Праведный суд» [94, 263], сирийскую «Девушка-судья» [79, 226], филиппинскую «Королевское решение» [148, 37], дагестанскую «Ростовщик и бедняк» [114, 254], амхарскую «Решение неразумного судьи» [108, ЗОО], кхмерскую «Четыре королевских решения» [89, 309], казахскую «Пока не вырастет хвост у коня» [61, 338] и др., а* также татарскую «Как Ахмед-Ахай разоблачил бахчисарайского кадия» (№ 181).
Своеобразный мотив приведенного здесь греческого варианта — история с похищением жареного гуся; остальные эпизоды можно считать типичными. В одной из индийских версий [126, 66] ни угроза, ни обещание взятки не фигурируют; судью, вынесшего абсурдный приговор («Раз у осла вывихнута нога, пусть брахман таскает стиралыщику ту ношу, которую таскал осел, пока у того поправится нога. Раз из-за стиральщика погиб у жены брахмана первенец, пусть он же и сделает ее снова беременной»), впоследствии казнят. Напротив, во многих вариантах (Сирийская, [79, 226], Кхмерская, [89, 309], хауса, [109, 487]) приговор расценивается и участниками, и рассказчиком как разумный и справедливый. Выражение «Шемякин суд» употребляется, однако, всегда в значении «неправый, несправедливый суд».
Как уже упоминалось во вступительной статье, предложение судьи искупить убийство ребенка, сделав женщину снова беременной, выглядит абсурдным лишь на современный взгляд. Возможно, в этом сказочном мотиве оказался юмористически переосмыслен реальный древний обычай: «В родовую эпоху обе стороны могли помириться н прекратить кровавую «месть», хотя бы дело касалось убийства: именно с «убийцей» и возможен был «мир» вопреки всякой, казалось бы, логике. Форма, в какой совершался «мир», должна показаться неожиданной для тех, кто уверен в исторической незыблемости логических построений. Производительный акт с женщиной, женитьба — вот основная форма примирения с убийцей» [14, 158].
174
Чамар — член касты кожевников, а также метельщиков, считавшейся самой низкой в индуистской кастовой системе.