Универсальная рыба.
Филе (исландское, разумеется) обваляешь в муке с солью (три ложки муки на ложку соли), затем в яйце — и на сковородку с кипящим постным маслом — и только успевай переворачивать да снимать: в нарядной румяной корочке, разваливающаяся на сочные куски, белейшая и нежнейшая треска сама просится отведать ее. Но если филе нет — не беда, можно купить и тушку, лучше без головы и поменьше (нежнее). Только не надо путать с пикшей: енот да не тот. Из трески можно сделать любую рыбу. Треска — это прарыба.
А треска горячего копчения, особенно, если свежая? А салат из копченой трески?
У Андерсена лапландцы использовали треску для письма. Ею и топить, верно, можно. И собак кормить, и мой любимый рыбий жир вытапливать. Сушеная треска в незапамятные века была деньгами в северных странах, в Исландии, в частности.
Те, кто едал некогда знаменитые и популярные консервы «копченая треска в масле» (изредка попадаются и поныне), тот знает, о чем я говорю.
Ну, разумеется, и «печень трески в масле». Однажды мы поехали втроем в экспедицию. Сели в поезд Москва — Томск, погрузив в свое купе три здоровых чемодана. В одном — барахло и бумаги, в другом — «Праздничная» водка, в третьем — черный хлеб и банки с печенью трески. К Томску два чемодана были пусты. С тех пор у меня жуткая изжога от печени трески, но я никогда не пропускаю ее, даже зная о предстоящих муках: а вдруг ем в последний раз?
Помимо пикши у трески есть и другая родня — сайда, навага (особенно хороша мелкая полярная), а из речных — налим. Кстати, ханты-мансийская консервированная печень налима в масле — это, я вам скажу, еще та штучка!
«Разве это бычки?! Это же воши, а не бычки!» — знаменитое восклицание мадам Стороженко с Привоза из «Белеет парус одинокий» (который я, увы, так и не прочитал в детстве) относится к песчаникам, серым и мелким бычкам, на вкус заметно превосходящим черных и страхолюдных, громадных кнутов.
Как ни странно, и те и другие, стоили в 1960–70-е годы одинаково — рупь ниска, а в ниске — десять штук. Жадные до веса и объема одесситы и гости Одессы расхватывали первым делом кнутов, разнеженные и утонченные выбирали песчаников помельче. Голодранцы вроде меня находили напарника и вместе с ним бороздили с коротеньким бредешком мелководье Днестровского лимана, вылавливая до сотни голов юркой бычковой мелочевки: вроде как и купались, вроде как бы и при деле.
А ночью мы этих бычков нажаривали целую сковородку — деликатесные молоки отдельно и спецспособом! — и усаживались вокруг маленького экрана дачного телевизора смотреть фантастическую игру голландцев во главе с Круиффом на чемпионате мира. В сем одесситам больше всего нравилось, что Йохан Круифф — еврей, а Одесса — единственный город в мире, где все хотят быть евреями, хотя бы немного. Запивая эту прелесть — футбол и бычков — красным шабским вином «для себя», потому что шабское «не для себя» — не шабское, а голый уксус и чистая отрава.
Это про бычков сочинен самый лучший одесский анекдот:
— Жора, жарь рибу!
— Рибы нет!
— Жора, жарь: риба будет.
Бычок — возмещение ущерба, нанесенного народам Причерноморья и Приазовья клятыми москалями.
Командировочный из Одессы, целую неделю промотавшийся по московским магазинам, в пятницу, наконец, появляется там, куда был командирован.
— Хорошо у вас в Москве: «Мосмясо». «Мосмебель», «Мособувь», а у нас в Одессе: «а де мясо?», «а де мебель?», «а де обувь?», а в Николаеве: «Нимясо», «Нимебель», «Ниобувь», ну, про Херсон я вообще молчу… Бычка ни с кем и ни с чем не спутаешь: бычок похож на бычка, такой же головастый, лобастый, тупорылый и миляга. Он похож на «бычок», на окурок, недокуренный, который еще может пригодиться, когда всякое другое курево кончится.
Естественно, что песчаники водятся на песчаном дне, кнуты — на каменистом или глинистом, но и те и другие держатся стайками.
Самое вкусное у бычков — щеки, всегда надутые, как губы у Федула.
— Федул, что губы надул?
— Кафтан прожег.
— А велика ли дыра?
— Один ворот остался…
Ловить, чистить, жарить и есть бычков легко и просто, как врать.
Почему в стране Советов водка стоила 3 рубля (вместе с плавленым сырком), а все остальное рубль, знали только глубочайшие исследователи человеческих душ и тонкие психологи вроде меня.
Все мелкие товары и услуги частного сектора потому стоили рубль, что торговали этими товарами и услугами либо мужики, либо их бабы. Что, опять непонятно?
Ну, мужику же с удачной торговли стакан полагается? Это само собой. То есть ему надо выпить на троих, а, стало быть, хотя бы одна связка воблы, раков, бычков, хотя бы одна поставленная прокладка или исправленный бачок, хотя бы один кубометр дров (неважно, сброшенных с борта, или напиленных, или наколотых, или уложенных в поленицу) стоит рубль. Один рубль — себе за работу. Остальное — в дом, в семью, своей родной бабе, потому что и она, если что наторговала или нанадомничала, или настирала-нагладила, или наготовила-надраила, или просто дала кому-то налево, непременно своему мужику рубль за удачу поднесет, а то и целую четвертинку, в полтора рубля стоимостью, но тогда уж и сама пригубит свои законные 50 грамм.