Сказать просто не могу, до чего я рад, что ты опять здорова и Шельдеруп так доволен тобой. Да, ты замечательный человек, это ясно. Ты только не грусти больше, моя лягушечка, и что это ты вздумала терять аппетит, ты ешь побольше и веселись как следует. И пора тебе наконец ехать меня встречать».
А Ева у себя в Христиании «тосковала так, что даже побледнела и отощала и стала уродиной», как писала она Фритьофу. Но все-таки не вешала носа. Окрепнув немного, она сразу же начала занятия с детьми торговца музыкальными инструментами Вармута.
«У меня тоже денег — куры не клюют,— писала она с гордостью.— И я чувствую, что действительно могу чему-то научить».
Однажды в дружеском кругу профессора Амунда Хелланда ее все-таки вывели из равновесия. Шутник Хелланд, поддразнивая ее, рассказал о кареглазой красотке, в которую Фритьоф был влюблен до отъезда в Гренландию. И тут Ева не выдержала, написала об этом Фритьофу:
«Мы болтали о том, о сем, и между прочим Блер спросил меня, не были ли мы влюблены друг в друга до экспедиции в Гренландию. «Нет, не особенно»,— ответила я. «Ах да,— сказал Хелланд,— тогда было «Сокровище» и он».
И я, несчастная, страшно покраснела. Можно было подумать, что я ревную. Ну и рассердилась же я! А хуже всего, что так оно и есть на самом деле. От таких разговоров у меня всегда сердце сжимается, ой как худо, что ты, родной мой, когда-то мечтал о другой. Ты уж не сердись на меня, мальчик мой дорогой, я ведь знаю, что теперь ты влюблен в меня, как крыса в зеленый сыр...»
Фритьоф отвечал:
«Я улыбнулся, прочитав всю эту чепуху в твоем вчерашнем письме. Ах, какая же ты у меня чудачка, что можешь заниматься такой чепухой!»
Наконец приблизилось время возвращения.
«Я чувствую себя так легко, так радостно, что прямо не могу спокойно усидеть,— писал Фритьоф.— Теперь до нашей встречи остается всего лишь неделя. Представить себе невозможно, правда же?.. Кажется, будто нам с тобой еще год не видаться. Теперь мы снова как молодожены, да, пожалуй, так оно и было все время.
Я, как видишь, опять в нашем лондонском отеле, приехал сюда в полдень из Трафальгара в Уэльсе. Вчера вечером я прочел там неплохой доклад перед множеством людей, среди них было много рабочих с больших металлургических заводов. Но сейчас просто терпения не хватает рассказывать обо всей этой надоевшей чепухе, ведь скоро я смогу рассказать тебе устно все, что ты пожелаешь».
И опять он пытался упросить Еву выехать ему навстречу. Если только она приедет в Гамбург, то он задержится здесь на один день, и они замечательно проведут время. Но она решила, что ехать не стоит.
Ну, тогда, может быть, в Копенгаген? Нет, там слишком много знакомых, и побыть вместе не удастся.
Кончилось дело тем, что Ева встретила его на Восточном вокзале в Христиании, и они вдвоем поехали в Готхоб.
Следующие несколько месяцев прошли в лихорадочных сборах в экспедицию к Северному полюсу.
Ева по-прежнему давала уроки пения и старалась чем-то заняться. Не раз они возвращались к разговорам об ее участии в экспедиции. Она говорила об этом совершенно серьезно, но Фритьоф был непреклонен. В конце концов, должно быть, и она поняла, что есть на свете некоторые «невозможные» вещи. У Евы должен был родиться ребенок, которому в отсутствие Фритьофа потребуется ее внимание. На этот раз решили быть очень осторожными. И когда в ноябре 1892 года отцу опять пришлось ненадолго съездить в Англию, он и сам не стал звать с собой Еву.
Ему предстояло доложить о плане экспедиции к Северному полюсу в Королевском Географическом обществе в Лондоне, а заодно уладить и другие дела, связанные с экспедицией.
«Я ношусь по Лондону с утра до ночи, чтобы поскорее вернуться к тебе,— писал он Еве.— Как жаль, что за день так мало успеваешь сделать», И в другом письме: «Я ужасно стосковался по тебе, по дому! Ночью никак не могу уснуть и все думаю о тебе, а утром, как проснусь, опять начинаю думать.
У тебя-то все в порядке? Здорова, спокойна? Не объедайся и двигайся побольше. Ты знаешь, что ходить полезно, только не слишком увлекайся.
Ты ведь понимаешь, мне не совсем спокойно вдали от моей Евы-лягушечки, особенно теперь. Скорей бы покончить с делами в этом городе, а там скорей на поезд и на всех парах домой, к тебе, да присмотреть за тобой.
...Надеюсь, ты наконец побывала у доктора. Если нет, пойди немедленно».
На этот раз все страхи Фритьофа были напрасны. Ева ни разу не болела, и роды прошли нормально. В начале января, через несколько месяцев после спуска на воду «Фрама», появилась на свет девочка. Бьёрнстьерне Бьёрнсон сейчас же послал Фритьофу поздравление:
«Дорогой Нансен!
Один спуск со стапелей счастливее другого, один еще более драгоценен, чем другой. Врываются ко мне и показывают «Вердене Ганг»: «У Евы Нансен родилась дочь!» (Не у Нансена!)
Но только, ради бога, не назовите ребенка Марен!»
Нет, напрасно он беспокоился, младенца назвали Лив.
Теперь она была на руках у Евы, и Фритьоф мог отправиться в путь.
VII. ПРОЩАНИЕ С ЕВОЙ
Бьёрнстьерне Бьёрнсон «Фритьоф Нансен» (1895)
План экспедиции к Северному полюсу был разработан в 1890 году и представлен Норвежскому географическому обществу в Христиании. Он был принят недоверчиво и критически, как и план экспедиции в Гренландию. У нас в стране никто, пожалуй, не был достаточно хорошо знаком с арктическими условиями, чтобы по достоинству оценить замысел Нансена и план его экспедиции, которые во многом шли вразрез со всеми прежними традициями полярных путешествий.
Самой трудной задачей была постройка такого корабля, который сможет выдержать сжатие льдов. Отец с нею справился благодаря известному кораблестроителю Коллину Арчеру из Ларвика[79]. Он взялся построить «самую прочную на свете шхуну», не похожую ни на одну другую. Это судно водоизмещением в 402 регистровых тонны было коротким и широким, как разрезанный кокосовый орех, но заостренным спереди и сзади. Днище было округлым, яйцевидным, поэтому, сжимаясь, льды должны были только приподнимать его, а раздавить не могли. Путем различных экспериментов Нансен рассчитал трение льда о дерево. Затем он рассчитал прочность корабля, учитывая, под каким углом его борт будет соприкасаться с поверхностью воды.
Нансен вместе с Коллином Арчером продумал все до мелочей. На корпус пошли лучшие сорта дерева, а между отдельными слоями обшивки была для большей прочности сделана прокладка из кожи. Много трудов было положено на то, чтобы сконструировать паровую машину, которая могла бы развивать достаточную мощность, если даже придется форсировать льды.
Жилые помещения располагались на корме под полуютом, а салон, где полярники будут обедать и проводить свободное время, находился посредине, со всех сторон защищенный от холода. Потолок и стены были очень толстыми и обладали хорошей теплоизоляцией. Никогда еще не было корабля, столь непроницаемого для стужи и воды.
Одним из самых важных вопросов был, конечно, полярный рацион. Вместе с профессором Софусом Торупом Нансен тщательно изучил этот вопрос и пришел к совершенно неожиданным выводам. Чтобы уберечься от цинги, нужна пища не только питательная и здоровая, но и как можно более разнообразная. И она должна содержать что-то такое, что в ту пору еще не имело названия, но что Нансен и Торуп считали необходимым, а именно — витамины. Результат был блестящим. Никогда еще не было арктической экспедиции, участники которой были бы столь здоровыми и бодрыми, как команда «Фрама».