Я не рассказал тебе, что Мольтке My послал мне прекрасное приветствие по телеграфу из Тромсё. Вот оно:
Мольтке»
Правда же, хорошо, как ты думаешь? А Мольтке-то, какой славный парень! Я, право, очень его люблю».
Пришел Кристофферсен, чтобы проститься и забрать почту всех тринадцати членов команды «Фрама». Ему пришлось еще подождать несколько минут за дверью, пока Фритьоф дописывал последние строки.
«Я мог бы сидеть и писать тебе бесконечно. Но ты со мною будешь всюду, и во льдах, и в туманах, во всех морях, во время работы и даже в снах — везде ты будешь со мной.
Последняя просьба к тебе: не бойся за меня, сколько бы я ни отсутствовал. Знай, что я не буду подвергаться опасности. Опасности нет! Совершенно нет!
Если я буду знать, что ты не будешь бояться и слишком тосковать, все для меня будет нипочем, я отправлюсь в путь счастливый, как молодой бог, идущий к победе.
А если меня и ждет поражение, я все равно вернусь к тебе счастливым.
Итак — прощай, прощай».
Он вложил в письмо букетик засушенных цветов, собранных для Евы в сибирской тундре.
VIII. «ФРАМ» ВО ЛЬДАХ
Отход из Хабарова чуть не кончился трагически.
Фарватер в Югорском Шаре был опасным, к тому же снова поднялся туман. Поэтому Нансен и Скотт-Хансен шли впереди «Фрама» на моторной лодке, непрерывно измеряя глубину. Лодку бросало на волнах, и пролившийся на дно лодки бензин вспыхнул. Пламя неожиданно охватило всю корму. Загорелась забрызганная бензином одежда Нансена, вспыхнул бидон с машинным маслом. Нансен поднял его и бросил в море. Вокруг лодки заполыхало пламя. Нансен сильно обжег пальцы, но все же схватил черпак и принялся поспешно заливать огонь в лодке.
Все, кто был на «Фраме», перепугались. Команда собралась у борта, держа наготове канаты, спасательные круги и шлюпочные багры. Сначала с корабля они увидели большое пламя, затем все окуталось густым дымом. Не успели они понять, что же произошло, как все закончилось.
Пока шли Югорским Шаром, туман постепенно рассеивался. Впереди открылось Карское море, где должна была решиться их судьба. И вот на горизонте показался дрейфующий лед. При ближайшем рассмотрении лед оказался очень сплоченным, а начинать дрейф было еще рано, поэтому корабль отклонился к берегу и вошел в разводье. Здесь снова попали в туман, и несколько дней спустя пришвартовались к ледяной глыбе, сидевшей на отмели у Ямала.
Нансена очень заинтересовал плавник, которым было усеяно все побережье. Видимо, его занесло сюда течением рек.
Через несколько дней «Фрам» под всеми парусами пошел вперед. Дул встречный штормовой ветер, и хотя в бейдевинд шхуна ходила неважно, все же она продвигалась вперед, лавируя переменными курсами. Команда часто выходила на берег, и вместо белых пятен на картах появились остров Свердрупа, бухта Коллина Арчера и острова Акселя Хейберга.
Через разреженный лед «Фрам» шел легко, словно танцуя. Здесь шхуна была в своей стихии и мчалась на север на всех парах и парусах; 9 сентября она подошла к северной оконечности Старого Света. Берега были плоскими, в бинокль на севере удалось рассмотреть возвышенность. Туда они и направились, но так как течение оказалось встречным, то переход дался им нелегко. Нансен с самого начала говорил, что, когда они минуют Карское море и мыс Челюскина, самое трудное будет позади. «И вот при смене вахты в четыре часа утра взвились на мачтах флаги, и наши пушки прогрохотали над морем салютом. Тут взошло солнце, и в тот же миг показался тролль Челюскин, под чарами которого так долго томились наши души».
Подняли всю команду, в кают-компании зажгли свечи, на столе появилась большая чаша с пуншем. «По такому поводу,— писал Нансен,— полагалось произнести торжественную речь. Я же поднял бокал, и моя речь получилась такая: „Ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!"»
В конце сентября «Фрам» всерьез застрял во льдах. Все понимали, что корабль выберется из них не раньше, чем минует полюс, на подходе к Норвежскому морю. Трюм приспособили под столярную мастерскую, машину разобрали, смазали и убрали. На ее месте устроили слесарную мастерскую. Рубка корабля превратилась в мастерскую жестянщика, кузницу поначалу устроили на палубе, а после прямо на льду. Шить паруса и чинить сапоги приспособились в кают-компании. Тоска и безделье не грозили обитателям «Фрама». Кроме работы в мастерских, надо было следить за состоянием оснастки. Каждый день приходилось носить со склада продукты, растапливать лед для питья и стирки, проверять часы, откачивать воду из трюма.
Кроме того, значительная часть команды была занята регулярными научными наблюдениями, которые велись круглосуточно под непосредственным руководством Нансена. Проводились наблюдения над температурой поверхностных слоев воды, соленостью, изучалась морская фауна, плотность и нарастание льда, помимо того, измеряли скорость ветра и течений. Здесь были хорошие условия для изучения северного сияния. Эта работа проводилась самим Нансеном. Со временем ответственность за многие другие работы была возложена на Блессинга, а когда Нансен покинул корабль, ему пришлось отвечать за все научные работы. Как медику Блессингу почти нечего было делать, его обязанности сводились к тому, чтобы еженедельно взвешивать членов команды и отмечать, на сколько они поправились (при сытном-то питании), да , еще он подсчитывал количество красных телец. За этой работой следили с большим интересом, так как все боялись цинги. Но никаких признаков этой болезни не замечалось.
Через каждые четыре часа проводились метеорологические наблюдения, а через каждые два часа — астрономические. Эта работа интересовала и членов команды. И когда Скотт-Хансен обрабатывал результаты наблюдений, каюта быстро наполнялась внимательными слушателями.
Нансен сам составил распорядок дня.
«Утром в 8 часов будили всю команду и подавали завтрак, в который входили сухари, масло, сыр, творог, мясные консервы, ветчина, бычий язык по-чикагски или же бекон, тресковая икра, анчоусы, а также овсяное печенье или галеты с повидлом или с вареньем. Три раза в неделю выпекали хлеб и довольно часто какие-нибудь пироги. Что касается напитков, то сначала мы пили кофе или шоколад, потом кофе стали готовить только два раза в неделю, два раза чай и три раза шоколад.
После завтрака кто-нибудь шел накормить и выпустить на прогулку собак, а заодно осмотреть льды и отметить изменения в обстановке, остальные приступали к работе. Дежурить на камбузе каждому приходилось по одной неделе, в обязанности дежурного входило помочь коку мыть посуду, накрыть на стол и убрать со стола. Сам кок сразу после завтрака начинал готовить обед. Если блюда не были заказаны накануне вечером, то он составлял меню сам.
Ровно в час все собирались на обед. Обычно обед состоял из трех блюд: супа, жаркого и сладкого или же супа, рыбы и сладкого, или рыбы, мяса и сладкого. К мясным блюдам полагались картофель, овощи или макароны. Кажется, все были довольны условиями жизни, у нас было ничуть не хуже, чем дома. Мы и с виду стали похожи на откормленных поросят, кое-кто отрастил двойной подбородок и брюшко. За обедом блюда сдабривались солеными анекдотами и пивом.
После обеда курильщики выходили в камбуз. Курить в каютах запрещалось. В камбузе же можно было всласть покурить, поболтать, переброситься веселыми шутками, а иногда и крепко поспорить. После этого большинство отправлялось отдохнуть, а потом все опять принимались за работу. Ужинали мы в шесть часов, когда официально рабочий день кончался. Ужин состоял примерно из тех же блюд, что и завтрак, но теперь мы пили только чай.