Там же Нансен повстречался с одним интересным человеком. Прослышав, что где-то поблизости живет старый скальд, он сразу же пошел с ним знакомиться. Велико же было его удивление, когда, войдя в маленькую, скудно обставленную хижину, он увидел пять фолиантов об исландских священниках, написанных красивым почерком.
Для кого и для чего трудится над ними этот одинокий старик, подумал Нансен. Вряд ли для славы, вряд ли ради выгоды. Наверное, он и не думает издавать свой труд.
«Бедный, как Иов, он никогда и ничему не учился, только и знал, что землю копать. Должно быть, мы работаем просто потому, что просто так надо, даже если это работа об исландских священниках».
На следующий день они были в Датском проливе. Доктору Йорту посчастливилось добыть великолепные экземпляры рыбной молоди, два других исследователя тоже провели удачные наблюдения, так что настроение на корабле бьшо приподнятое. А Нансен стоял с биноклем и смотрел вдаль, на хорошо знакомые берега Восточной Гренландии.
Течение в Датском проливе было опасным, и «Микаэль Сарс» должен был спешить дальше. Взяли курс на Ян-Майен[99]. Несколько раз высаживались на интересные островки вулканического происхождения. Голые и пустынные, вздымались они над морем, кратер на кратере, разделенные только черными гребнями, ни одной долины, только ущелья. Пожалуй, более тоскливых мест Нансен еще никогда не встречал. Настоящее царство северных гномов!
Но на скалистых берегах сидели не гномы, а полчища чистиков, и тут Ове, брат Йорта, и Нансен сошли на берег и настреляли с полсотни. На следующий день Нансен стоял на палубе и стрелял, подзадориваемый восхищением Хелланд-Хансена. Первые три чистика свалились в море.
«А теперь сниму четвертого»,— сказал Нансен заносчиво.
«А теперь пятого»! И тоже не промахнулся.
«А теперь шестого, седьмого, восьмого...»
Он вошел в азарт, как мальчишка. Море вокруг было усеяно чистиками, тут для всех было вдоволь еды. Наконец он угомонился.
Над горами повис туман, и все были рады уплыть из «царства туманов, где солнце не видно». И вот уже корабль плывет на восток, к Норвегии. И снова траления, измерения глубин, а в награду за дневные труды — веселые вечера. Ове Йорт усаживался на палубе с гитарой и пел.
Как-то стали меряться силами, и здесь никто не мог сравняться с Нансеном. Даже жилистый и крепкий Воллебек в конце концов сдался.
Спустившись вниз, в каюты, начинали обсуждать различные проблемы. От разговоров о работе незаметно переходили к общечеловеческим вопросам. И неожиданно для самих себя затевали горячие споры о мировоззрении.
Нансен увлекался дарвинизмом и утверждал, что учение об эволюции наголову разбивает христианство. Хелланд-Хансен был другого мнения. Нансен порой очень горячился, терпимость пришла к нему много позже. По счастью, Хелланд-Хансен был покладист. До серьезных стычек у них дело не доходило. Они оставались хорошими друзьями.
И как только с палубы доносился приятный баритон Ове Йорта, все забывали о расхождениях в мировоззрении и спешили на палубу.
Йорт наигрывал на гитаре и с надрывом пел:
А затем он переходил на легкий жанр, который был по душе, и команде, и ученым:
Нансен потом часто напевал эту песню, и мы не раз слышали, как он довольно фальшиво распевал у себя в башне: «Тру-ля-ля, тру-ля-ля». И мы знали, что работа идет хорошо и барометр показывает «ясно».
XII ПУЛЬХЁГДА И ОБЩЕСТВО В ЛЮСАКЕРЕ
Когдa мои родители решили строить новый дом, я не знаю. Помню только, как я горевала, узнав, что придется уезжать из Готхоба.
Мама с папой были очень веселы, строили планы и радовались, что в нашем новом доме будет вид на закат (в Готхобе его не было), к тому же старый дом стал для них тесен.
Меня же вполне устраивал наш Готхоб. Здесь каждый камень, каждое дерево были мне друзьями, берег и море навевали на меня особое настроение. Какой же нужен закат, разве не золотит солнце по вечерам Несодден и не зажигает золотые отсветы в окошках Льяна?
Но в конце концов и я заразилась папиным нетерпением и увлеклась этими планами. В гостиной у нас весь стол был завален чертежами, и отец то и дело вносил в них поправки. Архитектор тут был не нужен. Но все же было решено пригласить Ялмара Вельхавена, как только отец закончит чертежи.
Однажды и меня взяли посмотреть новое место, и тут я вовсе перестала оплакивать Готхоб — так мне там здорово понравилось. Усадьба будет у нас огромная, около 55 мол[100], почти сплошь заросшая дремучим лесом, с кусочком морского берега, отстоящим, правда, довольно далеко от будущего дома. С холма виднелись привольно раскинувшиеся поля, окруженные темными лесами, вдали синели лесистые же горы. Совсем далеко искрился на солнце фьорд, там был и Несодден. При виде его теплее делалось на душе. Теперь я поняла, о каких закатах говорили мама с папой. Последние лучи заходящего солнца освещали видневшуюся среди густой листвы красную крышу амбара, что стоял пониже, на земле хутора Форнебу, где родилась и выросла бабушка Аделаида Нансен.
Мы с мамой долго сидели на лужайке и смотрели в ту сторону, а папа шагами отмерял площадку для будущего дома. Мама рассказывала мне, как все будет замечательно, как много здесь будет комнат, и, ты только подумай, даже ванная! А еще башня, и огромный зал, и конюшня, и лошади, и еще много чего интересного. Густой лес, спускающийся к самому морю, так и манил погулять. Так можно будет построить укромный шалаш.
Словом, я тоже стала ждать переезда с нетерпением.
Почти в одно время с постройкой дома в Люсакере мы купили и Сёркье. Отец давно уже присматривал себе хорошее место для охоты и наконец нашел большой участок в районе между Роллагом в Нумедале и Хувиндом в Телемарке. Какой-то крестьянин выстроил там на берегу горного озера небольшую гостиницу, но она себя не оправдала, и хозяин решил расстаться с ней.
Добираться туда из Христиании нужно было два дня. Вначале ехали по железной дороге до Конгсберга с пересадкой в Драммене, а оттуда верхом и в коляске добирались до Нумедаля. К вечеру первого дня мы были на хуторе Фекьян в Роллаге, где нас радушно встретил приветливый толстяк Ёран Троен и приютил до утра. Потом мы снова уселись в повозки и поехали дальше по долине в Бакке, что в Вегели. Там мы перегрузили вещи на лошадей, и оттуда наш длинный караван потянулся к озеру Сёркье, до которого оставалось три мили езды по горам.
Поднявшись на гребень горы, мы увидели внизу озеро, а потом разглядели и красный дом, окруженный надворными постройками. Мы помчались вниз, березы так и мелькали по сторонам. Вот наконец и приехали.
Двухэтажный дом с красными стенами и белыми наличниками на окнах стоял как-то прочно и надежно посреди светлых берез и темных елей. Повыше на лугу приютился пастуший сетер, где жила скотница Анна, рядом был хлев для коров, коз и овец. Пока снимали с лошадей поклажу, я сбегала поздороваться с Анной и животными, и все мы были рады этой встрече.
Когда мы потом переезжали в горы, отец почти всегда нас провожал и сам следил, чтобы у нас было вдоволь продуктов, дров, чтобы в порядке были рыболовные снасти, одежда и чтобы у мамы была прислуга. Он завел на хуторе несколько овец, чтобы летом у нас было мясо. Дом был прекрасно обставлен, отец ничего не забыл. Еще зимой он привез туда даже пианино, чтобы мама не скучала. Каждое лето на хутор приезжал настройщик и оставался у нас на несколько дней.
99
Ян-Майен — гористый остров площадью 372 кв. км, расположенный на севере Атлантического океана (71° с. ш. и 8° з. д.). В 1921 г. здесь была учреждена норвежская метеорологическая станция. С 1929 г. остров формально присоединен к Норвегии.