В большом комфортабельном вагоне специального экспресса, предоставленного министром путей сообщения для поездки на восток, обсуждались проблемы морских сообщений между Норвегией и Енисеем. Предстояло тщательно обсудить множество вопросов о наилучшей организации сети радиостанций, о ледовом патрулировании в Карском море с помощью моторных шхун, о возможности применения аэропланов для регулярной ледовой разведки, об устройстве в нижнем течении Енисея гавани, пригодной для погрузки и разгрузки судов, о речном транспорте на Енисее. Востротин хорошо разбирался во всех этих вопросах, и «мало-помалу под толковым руководством Вурцеля была разработана целая программа.
Специальный вагон был последним в поезде, в огромное окно в конце вагона можно было обозревать огромные просторы. Нансен глядел и не мог наглядеться.
«Во время безостановочного движения на восток душа словно расширялась, стремясь впитать в себя впечатления от новой части света, вдруг открывшейся ей. Но невольно возникали опасения, что не успеть усвоить всю массу впечатлений, привести их в должный порядок. Взору открывались все новые и новые горизонты, и лишь одна мысль повторялась все более и более настойчиво: еще много места на земле, и его хватит надолго. Рано еще опасаться перенаселения».
Так доехали до самого Владивостока, а оттуда по Уссурийской дороге на север через плодородный Приморский край до города Хабаровска, где опять был замечательный прием, опять лекции и речи. Отец все время был в движении, стремясь получить как можно больше впечатлений и собрать материал. В музеях он изучал прикладное искусство коренного населения. В Хабаровске он с изумлением обнаружил, что местные сани с их загнутыми вверх концами полозьев, скрепленными между собой ремнями, удивительно похожи на те, которые он сам когда-то сконструировал для перехода через Гренландию и которые позднее стали применяться но всех полярных экспедициях. «Если не ошибаюсь, мне тогда неоткуда было узнать об этой конструкции, значит, существуют вещи, которые сами собой напрашиваются».
Проезжая по Амурскому краю, он осмотрел эту огромную почти безлюдную страну, покрытую густыми девственными лесами, горами, реками и необозримыми болотами, в недрах которой скрыты богатейшие запасы минералов и золота. Постройка Амурской дороги, которую он назвал «чудом техники», подвигалась с огромным трудом из-за плохого климата, необычной почвы и из-за эпидемий малярии и других болезней.[159] В 1913 году она была еще далеко не закончена, большую часть пути пришлось поэтому ехать на лошадях. Нансен этому обрадовался — так было легче ознакомиться с природными условиями края. Например, он обратил внимание на многолетнюю мерзлоту и связанные с нею наледи.
Последней сибирской станцией был центр горнопромышленного Урала город Екатеринбург.
«Вот скоро и конец. И мне невольно становится грустно при мысли о том, что надо расставаться с этими обширными лесами Сибири и ее торжественно строгой природой, где только простые величавые линии и никаких мелочей. Я полюбил эту бескрайнюю страну, необъятную, как само море, страну нескончаемых равнин и гор, с закованным в лед побережьем Ледовитого океана, пустынным привольем тундры, загадочными дебрями тайги, волнистыми степями и синими лесистыми горами — где лишь местами вкраплены клочки обжитой земли».
В Петербург приехали в конце октября. Однажды вечером пошли в театр. В антракте на сцену вышел директор и объявил, что среди публики присутствует Нансен. Все поднялись, раздались аплодисменты. Пришлось отцу встать и улыбками и поклонами отвечать на овации.
Когда отец вернулся в Христианию в октябре 1913 года, Восточный вокзал был переполнен журналистами. Но он никому не стал отвечать на вопросы. «Сейчас я хочу только одного,— смеясь сказал он им,— увидеться с детьми».
Позже отец много рассказывал об этом долгом удивительном путешествии. Он привез нам и подарки — русские шкатулки и шали и многие другие удивительные вещи, каких мы никогда в жизни не видели. Отец был просто переполнен впечатлениями и новыми мыслями и идеями о географических, метеорологических и этнографических особенностях Сибири. Он сразу же принялся за обработку материала. Беседовал с русскими специалистами о систематических исследованиях процесса тундрообразования, который его заинтересовал, о возможностях планомерного освоения пустующих земель в районе Амура и о множестве других дел. Его увлекла мысль об организации этнографической экспедиции на Дальний Восток. Говоря о путешествиях Свена Гедина, он добавлял, что «многое еще требует дальнейших исследований», поэтому ему очень хотелось самому отправиться на Восток. Даже в январе 1917 года, когда Лиду предстояло поехать в Америку, Нансен поручил ему навести справки у китайского посла в Вашингтоне Веллингтона Ку, нельзя ли будет получить разрешение на путешествие по Центральному Китаю. Веллингтон Ку отвечал, что китайское правительство несомненно пришлет Нансену приглашение. Но революция в России и вслед за ней работа в международных организациях помешали этим планам.
По возвращении из поездки по Сибири Лид как-то провел вечер в Пульхёгде. Отец спросил, не собирается ли он писать о плавании в Сибирь. Лид ответил, что у него столько дел с Сибирским обществом, что ему просто не до этого. «Тогда я напишу сам»,— сказал отец. Просто он по своей тактичности не хотел перебегать дорогу Лиду. Осенью 1914 года в Норвегии вышла толстая книга «По Сибири». Она сразу же была переведена на английский, а вскоре и на многие другие языки. В Европе бушевала война, и все же книга вызвала большой интерес. В Германии она вышла четырьмя тиражами. Это и понятно — книга рассказывала о континенте, доселе малоизвестном на Западе. В предисловии отец писал:
«Прошел почти год, с тех пор как была написана ббльшая часть этой книги, написана под ошеломляющим впечатлением от бесконечных просторов на востоке, в Азии, все еще ожидающих человека. Как утешительно было убедиться воочию, что на земле еще много места, где могут возникнуть миллионы счастливых семейных очагов.
И какой ужасной нелепостью представляется картина мирового пожара, который все сильнее разгорается у нас в Европе. Чем кончится это всемирное побоище, пока никому неизвестно. Оно может привести к полной переоценке всех наших жизненных ценностей и перевести старую Европу на совершенно новые рельсы, какие — пока никому не дано знать. Но одно мы знаем — великие сибирские леса, бескрайняя тайга, плавные реки и волнистые степи, лежащие в стороне от грохота битв, все еще дожидаются людей, ждут, когда людям надоест разрушение. Тогда все, что сказано в этой книге, пригодится для будущего».
VII. ВОЙНА НАДВИГАЕТСЯ — ПРОЩАЙ, ДНЕВНИК
Поздней осенью 1913 года с Мольтке My случился удар, после которого он так и не оправился. Силы — и духовные, и физические — все убывали, и к рождеству он скончался. Опять мы с отцом стояли над могилой, поддерживая друг друга. Мы оба потеряли одного из самых дорогих друзей.
О Мольтке My кто-то сказал, что главным его недостатком было отсутствие эгоизма. Арне Гарборг даже предложил основать «общество защиты Мольтке My», так он был беззащитен перед толпами денно и нощно осаждавших его людей, стремившихся носпользоваться его знаниями и фантазией. Никому он не умел отказывать. Как сказал Гарборг, «если не поставить сторожа у дверей Мольтке — и глазом не моргнешь, как его вгонят в гроб». Но такого сторожа не было, и Мольтке ушел от нас в возрасте всего пятидесяти четырех лет. Утрата была тяжелой для страны и невосполнимой для друзей. В истории нашей литературы уже давно признан его большой вклад в дело изучения народных сказок и преданий. Правда, некоторые высказывались довольно резко по поводу издания им сказок Асбьёрнсена и My, и его даже обвиняли в том, что он якобы «переиначил» Асбьёрнсена. Но нельзя забывать, что сам Асбьёрнсен завещал ему свои сказки и поручил сделать их доступными для последующих поколений, заменив в них устаревшие речевые обороты живыми, разговорными. Вдобавок Мольтке продолжал дело Асбьёрнсена и своего отца — запись фольклора. Он разъезжал по всей стране, записывал сказки, предания и песни. И осенью 1912 года выпустил том «Норвежских народных песен времен средневековья» с предисловием, написанным им самим вместе с Кнутом Лиестелем[160].
159
160