«Коротко и ясно излагал Нансен свою программу действий,— говорил Джон Горвин,— и программа была вполне под стать своему автору».
Когда Нансеновская миссия приступила к работе, то ежедневно помощь оказывалась почти двум миллионам человек. Два курьера еженедельно ездили из нансеновского представительства в Москве в Ригу с отчетами распределительных пунктов. Из Риги отчеты направлялись в женевский центр, а оттуда — в различные организации. Вся почта и телеграммы направлялись в Женеву, главному представителю Нансена вне пределов России — Эдуарду Фрику. Дела, ответственность за которые он мог взять на себя лично, разрешались здесь, но тем не менее целый поток телеграмм, запросов и прошений изливался в адрес самого Нансена, и он отвечал на каждое обращение. Многим просителям он помогал лично, но запрещал им об этом рассказывать.
В общем и целом организация была так налажена, что работала, как говорится, без сучка без задоринки. Норвегия поставляла животные и рыбные жиры, а также ведала распределением «нансеновских посылок», составленных по особым спискам и содержавших особо питательные продукты и витамины. Шведы заботились о школах и школьных столовых, голландцы помогали в борьбе с крысами, которые стали сущим бедствием. В противоположность своему земляку из Лиги наций сербский профессор Георгевич всей душой отдался делу Нансеновской миссии и проделал огромную работу по упорядочению перевозок продовольствия. Другие группы лиц заботились о госпиталях, о врачебной и санитарной помощи. Приходилось не только бороться с эпидемиями, надо было еще и лечить больных, ухаживать за ними, нередко с ложечки кормить истощенных детей и взрослых. Тысячи людей так и не удалось спасти, так как их организм уже не мог усваивать пищу.
Каждая группа несла ответственность за свою работу и самостоятельно решала все свои задачи. И никто никогда не злоупотреблял доверием Нансена.
Можно только удивляться тому, какую огромную работу проделали они, несмотря на весьма ограниченные средства. В Нансеновской миссии имелись порайонные списки, включавшие определенное количество людей, которым могла быть оказана помощь на протяжении определенного отрезка времени, и, как это ни было прискорбно, Нансену приходилось строго придерживаться установленных норм в пределах указанных районов. Так, когда голодающие киргизы обратились через Москву с мольбой о помощи, он был вынужден ответить отказом:
«Мы отвечаем перед жертвователями за то, как тратятся их деньги. Мы должны стараться выполнять нашу работу как можно лучше и помогать там, где возможно, но не должны браться за то, но нам не по силам. И мы не можем работать там, где нет нашей о рганизации. Мы не станем расширять свою деятельность, если это отрицательно скажется на качестве работы. Поэтому я предлагаю Советскому правительству помочь киргизам своими силами, мы будем продолжать работу по месту нахождения наших организаций и постараемся выполнить ее так хорошо. как это нам позволят наши ограниченные средства».
Нансен сам много ездил по Советской стране и поддерживал постоянный контакт со своими людьми, с другими организациями и с советскими властями. Он не боялся свирепствовавших тогда страшных болезней — сыпного тифа, холеры, малярии, чумы.
Сыпной тиф, особенно опасный для европейцев, передается через вшей. Поэтому Нансен советовал своим людям носить одежду из гладких тканей, за которые насекомым невозможно зацепиться, и с минимальным количеством отверстий. Он предписывал соблюдать строжайшую гигиену и почаще употреблять дезинфицирующие средства. Но не так-то легко было неукоснительно соблюдать все меры предосторожности, и 10 из 60 его сотрудников умерли от сыпного тифа. Сам он педантично соблюдал все предписания. Один врач, возвращавшийся с ним в одном купе, и медсестра, ехавшая в том же вагоне, были не так осторожны, и оба умерли.
В конце января 1922 года Нансен предпринял лекционную поездку по Европе и США, и хотя правительства оставались глухи, когда он взывал к ним о помощи, он на деле убедился, что любовь к ближнему еще живет в людях. Он начал поездку с Лондона, где выступал в Куинс-холле. Четыре тысячи человек собрались в самом здании и столько же толпились за его дверьми. Выступил он с докладами в восьми — десяти других городах Англии и Шотландии, и повсюду стекалось столько народу, что приходилось устраивать повторные выступления.
В Париже он выступал перед двумя тысячами слушателей в Трокадеро на устроенном «Лигой в защиту прав человека» собрании, которое проходило под председательством Фердинанда Вюиссона. Несмотря на присутствие в зале представителей влиятельных антисоветски настроенных кругов, Нансен был восторженно принят публикой.
Из Парижа Нансен поехал в Гаагу, Берлин и Стокгольм. Попав в аварию, он уже не смог побывать в Копенгагене, но заранее подготовленная им речь была опубликована в газете «Политикен»[197]. В Стокгольме он выступил в церкви на Блазиехольме. Нансен, по отзыву одного из тогдашних его слушателей, избегал громких слов, но диапозитивы, привезенные им из России, говорили сами за себя. Заканчивая доклад, Нансен то и дело глядел на часы — через несколько минут отправлялся поезд, и у выхода уже дожидался автомобиль. Перед отъездом Нансен выкрикнул последний призыв: «Я сказал свое слово здесь и буду повторять этоснова и снова. Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!»
В Христиании Нансен сначала выступил с докладом в «Миссионсхус» на улице Кальмейера, а потом в Студенческом обществе. Но даже в Норвегии, где ему оказывали такую щедрую поддержку, Нансену приходилось наталкиваться на недовольство. Чтобы помешать сбору средств на дело помощи, одна газета в Осло открыла кампанию сбора на «помощь рыбакам северной Норвегии». «Конечно, интернациональная деятельность Нансена весьма похвальна,— писала газета,— но нельзя посылать помощь в просторы русских степей, минуя двери собственного дома». Газета считала, что эту задачу можно предоставить странам побогаче. Кроме того, уже доказано, что Нансеновская миссия не может проконтролировать надежность доставки грузов куда следует.
Из северной Норвегии пришли в ответ гневные протесты. Никто не спорит, что рыбакам нужно помочь, но авторы писем возмущались теми, кто, сыграв на их беде, хотел помешать Нансену, который борется с куда более тяжким бедствием, беспримерным в Европе. Около 2 миллионов крон было послано норвежским рыбакам, и когда их нужды были удовлетворены, оставшаяся сумма в несколько тысяч крон была передана в распоряжение «Русской помощи».
Среди множества недоброжелателей, пытавшихся помешать отцу в деле помощи голодающим, особенно усердствовали некоторые круги русской эмиграции. Та самая «центральная агентура», о которой говорил отец в своей речи в Лиге наций в сентябре 1921 года, находилась в Париже, и ряд газетных статей, опубликованных агентурой, был перепечатан в норвежской прессе. Однажды, в 1922 году, мы с отцом ехали в поезде, он читал газету. Вдруг я заметила, что лицо его омрачилось. Я взяла эту газету и нашла там статью, полную клеветнических выпадов против Нансеновской миссии.
«Какая подлость!»— вырвалось у меня. Отец пожал плечами. «Это заблуждающиеся люди,— сказал он.— Не забывай, что, им тоже тяжко приходится. До известной степени я их понимаю. Они ведь живут надеждой вновь обрести свое отечество. Но они ошибаются, полагая, что вернуть его можно таким путем».
Да, они ошибались. Но и вред они приносили тоже. Мне было обидно за отца. С одной стороны, все эти «заблуждающиеся», ненавистники Советов, с другой — правительства, которые попросили его помощи, а сами ограничились одной лишь болтовней. Я тогда только что вернулась из Америки после почти, четырехлетней разлуки с отцом. И хотя я старалась следить за всеми событиями по газетам, многое все же ускользнуло от моего внимания, в чем я все более убеждалась. Все эти годы, самые решающие в деятельности моего отца, я узнавала о нем только из писем. Он писал очень ласковые письма и неизменно звал меня домой. Последнее время я жила надеждой свидеться с ним в Америке, поскольку он собирался приехать туда, чтобы выступить с докладом о голоде. Сам он ничего об этом не писал, но другие намекали, что такая поездка планировалась.
197