Важное место в намеченной программе действий занимала помощь школам и университетам. Этим делом занимались специально созданные организации: «Европейская помощь студентам» («European Student Relief») и «Нансеновская помощь, работникам интеллектуального труда» («Nansen's Intellectual Relief»). У них были свои представительства в ряде городов — в Харькове, в Симферополе, в Петрограде и в городах Поволжья. В Москве, кроме главного представительства Нансеновской помощи для всего Советского государства, была отдельная организация для этого вида помощи. Теперешний шведский посол в Москве Рольф Сульман возглавлял Симферопольское отделение. Подчиненные ему секретари, женский персонал конторы и люди, обслуживавшие транспорт, были русскими. Секретарем был один из внуков Льва Толстого. При наборе персонала особую трудность представляло незнание русскими иностранных языков. В Нансеновской миссии официальным языком был английский, а им владели большей частью представители бывшего высшего класса. Задача состояла в том, чтобы помочь студентам питанием, одеждой и учебниками. Профессора, кроме пайков, получали разные виды технической и научной помощи. Лаборатории и госпитали снабжались специальной литературой, инструментарием и другим оборудованием. Не менее важным было и то, что университетам помогли завязать контакты с западноевропейской наукой. Нансен был убежден, что будущее любой страны зависит от развития науки, а потому считал обязательным создать такие условия, в которых русская наука могла бы развиваться, и обеспечить ей связи с заграничными учеными.
Доктор Хермод Ланнунг, который с 1922 года представлял нансеновскую помощь интеллигенции на юге России с местом пребывания в Харькове (а с мая 1923 по 1924 год руководил этой работой во всей России и проживал в Москве), рассказывал, что представительство Нансеновской миссии походило на посольство, а сам Нансен скорее являл собою целую державу, чем просто частное лицо. Помощники Нансена пользовались тогда особыми дипломатическими правами, а в некоторых отношениях были даже на более привилегированном положении, чем дипломаты. На похоронах Ленина в 1924 году доктор Ланнунг на правах представителя Нансена шел непосредственно за гробом от вокзала до Дворца Союзов.
Я спросила доктора Ланнунга, почему к другим организациям, например АРА, русские относились хуже, чем к Нансеновской миссии.[198]
«Дело в том, что русские несколько стыдятся необходимости принимать помощь,— ответил он,— в особенности от американцев. Вполне понятно, что Советской власти неприятно уже одно то обстоятельство, что нужда заставляет прибегать к помощи».
Сам Нансен ни разу не замечал, чтобы эта помощь кого-то подавляла, вызывала чувство стыда. Наоборот, его всюду чествовали и не скупились на выражение благодарности. Всякий раз, когда он приезжал в Россию, ему устраивали торжественную встречу, хотя обычно русские встречали иностранных гостей весьма сдержанно. «Помощь голодающим никогда бы не могла быть реализована, не будь присущих Нансену энергии, мужества и настойчивости, которые победили жестокосердие капиталистического мира»,— было напечатано в одной газете. Нансен всегда отвечал, что не надо примешивать в дело помощи политику. Никто не мог, по зрелом размышлении, заподозрить, что его работа на пользу голодающих крестьян или бездомных детей имеет политическую подоплеку.
Надо сказать, что простые крестьяне воспринимали все совершенно правильно и видели в Нансене прямо-таки своего спасителя. Студенты и интеллигенция понимали его старания помочь молодежи и создать лучшие условия для науки, а дети попросту любили его.
Миссия Нансена учредила много детских домов, и все они носили его имя: «Детский дом имени Нансена». Это было очень нужным делом: по деревням и городам бродили тысячи бездомных мальчиков и девочек, изнуренных болезнями и голодом. Многие из них до того одичали, что превратились в преступников — как это было и во многих других странах после войны.
«Где ты ночуешь?»— спросил однажды у одного мальчугана доктор Ланнунг, знавший русский язык. «Там, где сухо»,— ответил тот. Но не всегда удавалось найти сухое место для ночлега, а еще труднее было найти еду.
Нансен сотрудничал с английским обществом «Спасите, детей!» («Save the Children») и с подобными учреждениями других стран: с квакерами[199], которые под руководством Рут Фрай проделали огромную работу с детьми, с обществами Красного креста. АРА и шведский Красный крест в Самаре открыли тысячи столовых, где дети могли каждый день получать обед. Миллионы жизней были спасены. И в разгар этой работы Нансен успевал подумать о будущем.
«Совершенно очевидно, что такой способ действий скорее напоминает стратегический маневр, используемый во время битвы, чем регулярную помощь,— говорил Нансен.— Такая помощь очень полезна во время голода, но она легко может приучить людей к нищенству, если продолжать оказывать ее в местностях, где голод уже пошел на убыль».
Помогать русским организациям надо было до тех пор, пока Советы смогут взять это дело на себя. А средства неуклонно убывали. Воззвания Нансена к правительствам через Лигу наций о предоставлении международного займа были снова отклонены, а помощи частных лиц было недостаточно для поддержания всех этих несчастных детей. Многие из тех, кто мог бы быть спасен, были обречены. Не хватало и больниц, и медицинской помощи — многие заразные болезни, особенно сыпной тиф. находили благоприятную почву.
Лишь 21 июля 1922 года Лига наций согласилась наконец поставить на обсуждение предложение Нансена и норвежского правительства о снаряжении особой комиссии для изучения этого вопроса:
«Совет вынес решение о том, чтобы секретариат собрал сведения о России. Если окажется, что учреждение такой комиссии, составленной из опытных экспертов, необходимо, то она будет немедленно избрана».
В августе Совет Лиги предложил всем входящим в Лигу правительствам представить данные о положении в России, а еще через 6 месяцев, 29 января 1923 года, на заседании в Париже было принято решение: комиссию не посылать, а секретариату продолжить сбор сведений. К этому времени эпидемии уже унесли столько человеческих жизней, что инфекция перестала угрожать Европе...
Принимая во внимание те средства, какие были в распоряжении обществ Красного креста, они провели огромную работу. Среди прочих особо выделялось шведское общество под началом принца Карла и под руководством советника посольства Эрика Э. Экстранда. Шведский Красный крест, работавший в Самарской губернии — самой неблагополучной по голоду,— показал на своем примере, что может сделать даже одна страна.
Если говорить о медицинских сестрах, которые, рискуя жизнью, тихо и незаметно делали свое дело, взяв на себя нечеловеческую нагрузку, необходимо особо отметить три имени: Эльса Брандстрем, Карин Линдског и Лена Тидеман. Последняя, датчанка родом, позднее вышедшая замуж за норвежца, много рассказывала мне о своей работе во время голода в России. Она давала мне читать отчет, который она в январе 1923 года послала на родину, в датское общество Красного креста, и который рисует обстановку в Харькове:
«Я тут одна, зато, можно сказать без преувеличения, великая сила — делегат датского Красного креста в России и официальный представитель Нансена для всей Украины. Пока все идет хорошо благодаря г. Эйбю, хорошему организатору, который все прекрасно наладил. Потоком идут к нам телеграммы, письма, отчеты и запросы — видно, что организация живет полной жизнью. Сюда часто приезжают и делегаты, и курьеры, и нам достается от них много работы.
198
Настороженное отношение русских к АРА объяснялось тем, что с первых же дней деятельности в Советской стране Американская администрация помощи (АРА) начала развертывать антисоветскую пропаганду, притягивать к себе силы контрреволюции, заниматься сбором шпионских сведений. Органам Советской власти приходилось вести большую работу, чтобы очищать комитет АРА от контрреволюционных элементов и добиваться распределения продовольствия среди действительно голодающих. В начале 1922 г. Советское правительство поставило полковника Гаскелла, руководителя АРА в России, перед выбором: либо АРА прекратит свою подрывную деятельность, либо Советское правительство откажется от ее помощи. Гаскелл вынужден был дать обязательство прекратить подрывную деятельность. Однако антисоветские происки АРА, хотя и более скрытно, продолжались.
199