Звон молотов вдали затих, на торговых прилавках и без того жутко тихо…
Он остановился в центре поселения, напротив самой большой лачуги. Чем-то она напомнила ему дома древних зодчих. Все живущие в Кил-Азар стали толпиться вокруг, не шептались, смотрели на незнакомца с тревогой и опасением. Даже сейчас, когда гном обвёл взглядом сбившихся в толпу оборванцев, он не увидел искры и желания молвить хоть слово.
Он отпустил поднятую сторону сундука с грохотом на землю, подняв тем самым в воздух облако пыли. А после, крепче сжал свой горе-топор.
— Неужели… — сказал Торвальд спокойно, но голос его прогремел среди безмолвия и эхом отозвался в горах. — Неужели никто в этой заднице не скажет мне хоть слово?
Тишина. Гномы лишь переглянулись, а Торвальд хмыкнул и продолжал:
— Грунгни Великий! Разве нет среди вас дави, что преградил бы мне путь, а? Я вас спрашиваю, вы дерьмо грязных гроби! Неужели вы уронили свою честь, а нанесённая обида сейчас же не будет отомщена?!
Торвальду показалось, будто бороды мужчин встопорщились от ворчания. Мнилось будто вот-вот кто-то из этого отребья возьмётся за молот и в справедливой ярости набросится на незнакомца, напоив эти выжженные солнцем земли кровавым мессивом из его мозгов.
Но Торвальду показалось.
С каждым словом Торвальда глаза окружающих тускнели точно Лунный камень с рассветом. Женщины прижимали к груди детей с надеждой смотря на мужчин. Смотрели, как они подметают землю и без того пыльными бородами, как отводят взоры, пытаясь скрыть охватившие их стыд и позор. Один за другим эти дави склонили головы, как презренные животные перед хозяином. Перед ним.
"Они не достойны носить бороды", — подумал он горько и закрыл глаза. — "О предки! Это больше не камни, а презренная глина!"...
Когда-то и он, Торвальд житель Восьми пиков, жил в более благодатном краю. Он размахивал молотом среди скалистых предгорий Железных холмов и Караз-а-Карака, прищуривая глаза от яркого солнечного света и брызг вонючей крови зеленокожих с начала времён именуемых его народом мерзкими "Гроби". Когда-то его народ был един. Плечом к плечу сражались они и единой лавиной железа катилась волна смерти со склонов, стремительно побеждая дикарей. Вместе они пировали у очагов, отмечая очередную кровавую победу, в то время как их дети дремали за неприступными стенами крепостей, повторяя во сне подвиги отцов.
И остались те неукротимые воины, готовые сражаться до смерти не примирившись с потерями. Они где-то там, за Пустошью на востоке, среди хребтов Караз-Анкора и на севере, за землями людей Порубежных Королевств, в Карак-Норне, что зовутся пиками Серых гор. Пусть они закрылись в своих крепостях, пусть даже погибнут так и не собравшись в единую силу, но ни один гном не уступит там пяди своей земли, не пролив при этом своей или вражьей крови.
Но эта, жалкая горстка кланов гномов, сумевшая пережить те чёрные дни поражений и скорби, прозябала у бедного подножия гор Карак-Азум, обречённая на верную и позорную смерть от рук гроби или других тварей населяющих Старый Свет. Если судьба не решит иначе, если боги не потеряли веру в своих детей...
Тихий знакомый звук, донёсшийся из большого дома, заставил Торвальда открыть глаза. Его грубое, изрезанное морщинами лицо, на которое наложили свой отпечаток злобный нрав и бурная жизнь, смягчилось. Кто бы не ворчал, кто бы не открыл двери этой лачуги изнутри, он одним звуком заставил сердце гнома забиться с могучей силой.
Но в дверном проёме никто не показался. Прогремел лишь старческий, но уверенный голос:
— Клянусь вершинами Караз-Анкора! Здесь есть один гном, который заставит тебя забрать свои слова назад, и волею Грунгни я сделаю это!
Торвальд сощурился. Солнце в этих горах слепило. Несмотря на долгие странствия по поверхности, глаза гнома лучше видели в темноте подземелий.
— Покажись и отомсти! Так требуют традиции нашего народа.
— Традиция должна уважаться, поскольку это — голос наших предков, — прорычал голос. — Не спеши сынок, не спеши, позволь мне натянуть портки!
Последнее слово заглушил взрыв. Искры и пламя с треском ударили из дверного проема, тут же уложив Торвальда на лопатки. Когда чёрный дым рассеялся, показался начищенный до блеска длинноствольный мушкет «Громобой».
— Похоже, живой. — Голос был мягкий и высокий.
Он услышал шарканье множества ног. Торвальд шевельнулся и с трудом приподнял тяжёлые веки.
Рядом стоял старец с плотной серой бородой, облаченный в толстую железную кольчугу обитую громриловой каймой вокруг рукавов и накидку с красным молотом на груди. Он опирался на своё ружье, так как левую ногу ему заменял старый механический протез, а отсутствие правого глаза скрывала чёрная потрёпанная повязка. Старик добродушно улыбался, наблюдая единственным глазом, как поверженного воина окружала удивлённая и теперь уже шумная толпа.