Однако не только низшая, но и высшая мифология (сказания о богах и героях) распространяет аналогичные представления на облик самих богов. Козлиные ноги Пана, сто змеиных голов Тифея, бычьи рога Зевса, лошадиные копыта кентавров и подобные «украшения» многих других божественных персонажей не дают усомниться в том, что и в жизнеутверждающем мифе античного мира страх перед хаосом воплощается в представлении об отсутствии границы между человеческим и иным миром — в оборотничестве, метаморфозе как отличительном признаке вмешательства сверхъестественных сил. Это тем более верно в отношении северных мифов, сумрачных и «холодных» по сравнению со средиземноморскими: например, предводитель скандинавских асов Один превращается в змею, сокола, орла, волка, карело-финский культурный герой Вяйнямейнен — в змею, а первопредок ирландцев Партолон — в лосося.
В большинстве мифов, описывающих отношения между человеком и сверхъестественным миром, присутствует мотив оборотничества, оборотности, которая часто понимается как стирание грани между истинным и ложным, причем оборачиваться могут как сами сверхъестественные существа, так и люди, почему-либо вошедшие в тесный контакт с потусторонним миром. По мнению С. Ю. Неклюдова, в этом мифологическом мотиве «отразились представления о двойной зооантропоморфной природе мифологических персонажей», а также соотнесенность с «архаической концепцией „взаимооборачиваемости“ всех сторон и проявлений действительности»[5].
Стоит отметить, что двойственность антропозооморфных персонажей проявляется не только в облике, но и в поведении, а различие между человеческим и животным началом в таком существе часто оказывается трудноуловимым. Этот тип, который условно можно назвать подлинным оборотничеством, выражается в повторяемости и многократности превращений. Подлинное оборотничество как бы демонстрирует отдельность иного мира от человеческого мира, всемогущество сверхъестественных сил, то есть являет модели поведения, чуждые и опасные для человека. В отношении человека этот мотив обычно сопровождается различными запретами, табу на контакты со сверхъестественными силами, которые способны спровоцировать превращение человека в животное или чудовище, то есть антропозооморфное существо, либо безвозвратно, либо с условием выполнения каких-либо невыполнимых действий. Содержание и само существование запретов чрезвычайно важно: в них отражается представление об уязвимости человеческой психики под воздействием неведомого, когда человек вольно или невольно нарушает устойчивые модели социального поведения, то есть основы общественных отношений. Например, такой распространенный в европейской мифологической традиции мотив, как запрет пить воду из звериного следа или вкушать пищу мертвых, всегда чреват последующим превращением в животное, гибелью нарушителя (полным уходом его в иной мир) или нежелательным изменением его социального статуса. В этом смысле знаменитый миф о Персефоне, которая попадает в Аид, отведав пищи мертвых — зерен граната, русская сказка о сестрице Аленушке и братце Иванушке или европейские варианты Спящей красавицы, которая нарушила запрет, взяв в руки веретено, — явления одного ряда: поэтическое изложение идеи о переходе из порядка в хаос.
С. Ю. Неклюдов отмечает и другую, не менее важную сторону представлений об оборотничестве: перемена социального статуса в мифологическом сознании тесно связывалась с обретением иного, нового облика: человек, переходя из одного статуса в другой, как бы ритуально умирал и появлялся уже в превращенном виде, иным человеком, иной личностью, иным членом общества. Такие превращения сопровождали свадьбу, инициацию, выборы вождя или царя и подобные значительные события, причем превращение обязательно связывалось с мотивами смерти, умирания, выражаясь в обмороке, принесении в жертву, ритуальном поедании, сне, уходе в лес (море, озеро, горы) и т. п. Очень часто при этом на посвящаемого надевалась особая личина, под которой он должен был проходить обряд, пока не заслужит новый человеческий облик. В народной мифологии это отражалось в сказочных мотивах ритуального зооморфного оборотничества. В английских сказках герой превращается в ежа или в быка, пока его не полюбит прекрасная дева, и только после свадьбы обретает подлинное обличье. Русская Василиса Премудрая является будущему мужу в обличье лягушки. Серый Волк оборачивается сказочным героем после подвигов в качестве помощника Ивана-царевича, а сам Иван становится царем после того, как его сварят в котле с кипящим молоком. Алгонкинский миф о первопредке Алгоне включает мотив превращения героя в мышь ради добывания небесной девы в качестве невесты и впоследствии превращения их в пару соколов[6], поскольку брак между земным человеком и небесной девой переводит их обоих в разряд людей-духов, следовательно, они уже не способны существовать в человеческом мире, меняют социум.