Выбрать главу
Надо признать, эти звонкиВызывали раздражениеНу я еду, чего ты звонишьСтою на конечнойНа станции ПодольскБуду подъезжать – позвоню<…>Хорошо – смиренно отвечал ТоликЗвони, как приедешьИ тут можно было быПоместить какое-то рассуждениеЧто вот, мол, не ценим мыПривычки своих близкихРаздражаемся на нихА надо бы ведь вроде быЦенитьВот, умер ТоликИ теперь бы дорого далЗа это раздражение

Геннадий Каневский. Сеанс. М.: ТГ «Иван-чай», 2016

Горький

Сюда вошли стихи из всех предыдущих книг Каневского и новые вещи. Поэзия Геннадия Каневского – заметного человека в литературном ландшафте Москвы – толком не осмыслена критикой. Его поэтика, если ее описывать без примеров, может показаться внутренне противоречивой, но на самом деле ее элементы образуют прочный сплав: в стихах безусловна маскулинность – но не брутальная; чувствуется сентиментальность – но ироничная. Их драйв обеспечен стоицизмом, готовностью присутствовать при катастрофе – личной или исторической – и описать ее, остранив усмешкой или просто красотой просодии.

под шепетовкой куркули,под харьковом махно,и ты ползешь путем земли,а дальше – все равно,куда, грохочущий, в огне,ночной несется страхпо серой нежилой странена темных поездах.

Дмитрий Александрович Пригов. Советские тексты. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016

Воздух

Переиздание известного сборника 1997 года появилось вскоре после выхода второго тома посмертного собрания сочинений Пригова, и это позволяет сопоставить составительский проект «Нового литературного обозрения» с авторской структурой «Советских текстов». Название книги отражает, разумеется, и время создания, и пафос (насколько в случае Пригова можно говорить о пафосе) осмысления простого лишь на самый поверхностный взгляд конструкта «советский поэт»; «советское» в этих текстах предстает как онтологическая категория, а выявить ее помогают автометаописание, остранение и прочие приемы, которыми полны нарочито «бесхитростные» стихи Пригова: сквозящее в них ощущение двойственности, одновременного иронизирования и любования, вероятно, и есть то «мерцание», о котором Пригов не раз говорил в своих теоретических текстах. В сборник вошли едва ли не все хрестоматийные, всегда пребывающие на слуху приговские циклы, от «Апофеоза милицанера» до «Образа Рейгана в советской литературе»: поразившие современников при первом прочтении, они не теряют силы и сейчас, подчеркивая магистральность «советского» проекта для Пригова (наряду с проектом «авангардистским»).

При этом наибольшее впечатление в контексте имплицитной задачи сборника производят такие сериальные непоэтические тексты, как «Предложения», «Некрологи», «Призывы»: их «жанровые» обозначения в сопоставлении с самими текстами выглядят примерно так же, как «маленькие веревочки, не пригодные ни к какому употреблению» из известного анекдота, напоминая о том, что Пригов как никто умел классифицировать и приспосабливать к делу тот «заупокойный лом», который открыл в других, но не в себе, Маяковский:

Предлагается

представителям партийных, комсомольских, профсоюзных, пионерских и прочих общественных организаций, членам творческих союзов, организаций и групкомов, деятелям мировой и национальных культур, сотрудникам органов охраны общественного порядка, милиции и госбезопасности и широким массам общественности прибыть 7 февраля 1837 г. на Черную речку близ города-героя Ленинграда с целью проведения митинга протеста против готовящегося зверского убийства великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.

Интересно, что в неблаговидной роли посмертного ниспровергателя Пригова в свое время пытался выступить Дмитрий Галковский, собравший антологию советских текстов «Уткоречь», тоже с предуведомлением, – текстов, клишированность которых делает из них редимейд. Если о степени радикальности стратегий Галковского и Пригова можно спорить, то в части осознанности стратегии Пригов, бесспорно, выигрывает.