Через несколько лет, когда я уже ходила в средние классы школы, цех по изготовлению пианино куда-то переместился, а в просторном полуподвале поставили ряды швейных машин. Теперь, заглядывая в низкие окошки, мы видели работниц в почти в одинаковых косынках. Они, склонившись над машинками, строчили полотняные бюстгальтеры – здесь расположился филиал швейной фабрики «Трибуна». Эта перемена профиля производства вполне синхронно совпала с годами моего взросления – вот она сакральная книга Перемен – в тот период я как раз начала обращать внимание на нижнее дамское белье. Помню нас – на тот момент уже одиннадцатилетних девчонок – смешили горы готовой продукции. Чашки лифчиков нам казались слишком большими – мы не верили, что всезнающие небеса показывают нам наше будущее.
Дом, что был напротив фабричного цеха, фасадом выходил на канал. И выглядел этот красавец по сравнению со своим низкорослым визави настоящим замком. Это был старинный особняк цвета нежной охры с полукруглым эркером, украшающий фасад, с башенкой и шпилем, венчающей крышу и, должно быть, высоченными потолками – три этажа этого дворца по высоте равнялись пяти обычным. Нарядный парадный вход в четыре дверных полотна, огромные окна, частью завешанные «театральными» волнистыми шторами и железные ворота, тоже всегда наглухо запертые. Это здание и поныне украшает небогатую архитектурными изысками улицу моего детства.
Дотянуться до высокого бельэтажа было невозможно, а, соответственно, и увидеть, что происходит за цельными, без переплетов, стеклами! Не помню, была ли вывеска у входа, но все откуда-то знали, что в здании находится секретный институт по судостроению. Секреты в те годы были всюду. И дети тоже знали, что в здании «делают чертежи кораблей».
Я еще не задумывалась всерьез о выборе профессии и примеряла на себя разве что роль учительницы младших классов, но в итоге моя профессия оказалась связана с судостроительной наукой. Двадцать лет я отдала теоретическим исследованиям морских глубин, прежде, чем всецело посвятить себя литературным трудам. Как жаль, что на нашей улице не было книжного магазина, не говоря уже об издательстве.
На другом конце улицы, где номера домов состояли из двух цифр (первая была всегда единицей), в подвале углового дома находилась булочная. Там я училась делать покупки: назвать товар и вес, отдать деньги, получить сдачу, принести хлеб домой. Я застала еще развесную продажу хлеба: отрезанный кусок продавщица клала на тарелку двухчашечных весов – на другую ставила мелкие гирьки. Горбушка-довесок была моей законной премией и съедалась на обратной дороге к дому.
Примерно в это же время у меня появились первые карманные деньги, сэкономленные на школьных завтраках или утаенные из «сдачи». И я стала совершать покупки не «под заказ», а для себя лично – это были дешевые конфеты без фантиков: ириски, леденцы, «подушечки». Когда у меня набиралась мелочь, равная цифре на ценнике – за сто граммов конфет – я протягивала ее продавщице и получала заветный кулёк.
А теперь расскажу о трудностях, связанных у меня с посещением большого магазина – тогда говорили: «гастронома». Он располагался напротив булочной, на проспекте Римского-Корсакова. Во-первых, непросто перебежать проспект с оживленным автомобильным движением (мне было семь или восемь лет). Но все же я как-то приспособилась проскакивать на другую сторону улицы под носом у мчащихся машин – отдельное спасибо внимательным водителям! Разумеется, мне категорически запрещалось делать это, никто не посылал меня одну в этот магазин. Но этот «гастроном» был необыкновенно притягателен для меня, казался чем-то вроде нынешнего супермаркета.
Итак, я входила в зал и сворачивала к стеклянным витринам кондитерского отдела – под ними в стеклянных вазочках возвышались россыпи прежде невиданных мною сладостей: огромные шоколадки и конфеты в красочных плотных фантиках («Мишки» и «Белочки»). Имелись в ассортименте ириски и соевые «батончики», почти такие же, как в булочной, но даже эти простенькие конфеты я купить не могла – ужасали цены! Почему-то все сладости стоили там на порядок дороже. За какие-нибудь «подушечки» (в булочной они стоили 1 руб. 40 коп.) здесь требовалось уплатить 14 руб. Прошло немало времени, прежде чем я разобралась, что большая цифра – это стоимость за килограмм, а маленькая за сто граммов. А научилась переводить «страшные» цены за килограмм в приемлемые за маленький кулек я еще позже: классу к третьему-четвертому. Это было, пожалуй, мое первое практическое применение в жизни школьных знаний. До той поры стеснительная девочка боялась спросить продавщицу, сколько конфеток она может купить на свои копейки. Замечу, что врожденная стеснительность заставляла меня и в дальнейшей жизни самостоятельно вникать в премудрости различных знаний.
На этом же конце Подъяческой улицы, где находилась моя первая булочная, начиналась и дорога к храму – только надо было свернуть за другой угол. Дальнейший рассказ придется усложнить двойными названиями, ибо не всем местам, как моей улице, посчастливилось пронести через века историческое наименование.
Канал Грибоедова, как я отметила, петлял вокруг Подъяческих улиц, а дорога к храму пролегала через Комсомольский мост и площадь Коммунаров. Как вам такое «совпадение», бывшие комсомольцы и жители коммунальных квартир? Но до революции – и теперь, слава Богу – люди шли и идут через Харламов мост и Никольскую площадь. К счастью, выстоял сам храм – небесно-голубой, с золотыми куполами, Никольский Морской собор.
В этом соборе моя бабушка окрестила меня в младенчестве, а в дошкольном детстве водила к причастию. Ребенку не требовалось каяться в грехах и он получал свою ложечку сладкого вина – кровь господню – авансом за свою невинность. Не скажу, что я часто ходила этой дорогой впоследствии. Посещение церкви пионерами, тем более комсомольцами властями не приветствовалось – могли даже исключить из общественной организации.
Но любопытные комсомольцы и комсомолки, и я среди них, в ночь пасхального богослужения, через Комсомольский мост и площадь Коммунаров, шли к церковному садику, чтобы посмотреть «крестный ход». Мы забирались на крыши дровяных сараев и оттуда, как с трибун, смотрели на величавое шествие.
В эти же часы в городских кинотеатрах назначали ночные сеансы, чтобы отвлечь молодежь от опасного «религиозного опиума». Демонстрировали завлекательные фильмы с пометкой «Детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается». Юность металась в поисках истины, а храм терпеливо ждал ....