Любой, лет тридцать – тридцать пять назад заходивший в Автозаводский парк в этой его части, с проспекта Жданова, через ворота в ограде, что напротив 126-й школы с английским уклоном, упирался в него. То есть в целую архитектурно-скульптурно-парковую группу. Первым в окружении довольно жалкой клумбы стоял невысокий гипсовый Ильич, как водится, с рукой, призывающей в понятно какую даль (в данном случае он указывал на школу, что вполне естественно: учиться, учиться, учиться). А вот уже за вождем входящего встречал фасад летнего кинотеатра «Родина». О репертуаре можно было узнать еще из афиш на парковой ограде, но на фасаде здания, для верности, названия сегодняшних фильмов дублировали специальные щиты, а если подойти к кассе, что располагалась в окошке справа от главного входа, то там уже был анонс на месяц вперед. Хочешь, сейчас иди на «Фантомас разбушевался», хочешь – через пару дней на похождения комиссара Миклована, а то и вовсе в конце месяца на профессионала Бельмондо, которого в финале убивают под нечеловечески печальную и мужественную музыку. Но это летом; «Родина» не изменяла своему сезонному предназначению, да и посещать неотапливаемый деревянный кинотеатр после сентября было бы рискованно. Волго-Вятский регион, не Сицилия.
Обогнуть «Родину» можно было и справа, и слева, но слева, конечно же, интереснее. Прежде всего, там стояли автоматы с газированной водой и вечно спизженными гранеными стаканами, а за ними, у начала широкой тенистой аллеи, ведущей к восточному углу парка, – восхитительный деревянный павильон, пентагональной, кажется, формы, обнесенный верандой со столиками. Там продавали мороженое в металлических вазочках; по выходным веранда была переполнена, и приходилось довольно долго стоять в очереди за порцией холодного сладкого счастья. Лимонад там тоже разливали. Ничего подобного, если обходить «Родину» с правой стороны; вообще, вся часть парка, обращенная к Коломенской улице и Земснаряду, была (и остается) пустынной, поросшей деревьями, кустарником, из строений там имелись разве что сараи, где хранился инвентарь для уборки территории. Весной в сараях выдавали грабли, метлы и лопаты школьникам, пригнанным для обустройства парка после схода снега. И я там был, и я получал грабли и лопаты, и я курил, укрывшись за кустами у парковой ограды. Впрочем, если оттуда повернуть назад, к проспекту Жданова, и немного пройти, то там стояла лучшая из здешних пивнух. Собственно, она была практически в самóм срезанном углу, ближе к проспекту Жданова, прямо напротив 126-й школы. Последняя, как я уже говорил, имела английский уклон, потому во время занятий по «техническому переводу» (сажали в класс сразу на четыре урока подряд, раздавали старые фордовские патенты, училка уходила по своим делам, заперев нас на ключ) мы выбирали гонца, он вылезал в окно, перебегал проспект, проникал в парк и наливал в пивнухе трехлитровую банку отвратительного пойла, вызывавшего изжогу и сонливость разом. На обратном пути гонец посещал угол проспекта Жданова и улицы Краснодонцев и покупал у вечно дежурящего там скучного пияницы несколько вареных раков по десять копеек штука. На всю операцию уходило примерно пятнадцать минут, так что у нас (тех, конечно, кто вложился) оставалось достаточно времени на все: пиво, раков, патенты.
Но самое интересное начиналось, если «Родину» обогнуть – неважно, справа или слева. Сзади к летнему кинотеатру была пристроена летняя же эстрада, перед ней рядами выставлены скамейки. По выходным здесь устраивали разные представления: плясали танцевальные ансамбли Дома культуры Автозавода, играл заводской оркестр народных инструментов, цеховые ВИА с не помню какими названиями, самодеятельный театр, что-то еще. Лениво прогуливающиеся, разморенные летней воскресной негой автозаводцы оккупировали скамьи, вокруг носились дети, шныряли в поисках собутыльников мрачноватые мужички, со сцены наяривали гармошки и балалайки, перекрывая доносившийся из всех парковых громкоговорителей «Маяк», который неторопливо отсчитывал каждые полчаса уходящего в советское небытие дня. В общем, здесь бывало интересно; уже в начале восьмидесятых, став студентами, мы иногда, вместо того чтобы ездить в центр на пластиночную «биржу», приходили в воскресенье к летней эстраде: попить портвейну, покурить на лавочке, щурясь от нежного майского солнышка, послушать, как наяривает на положенной заводской самодеятельности домре приятель-гитарист, любитель Роберта Фриппа и Джимми Пейджа.
Дальше, за эстрадой, открывалось четыре направления. Можно было свернуть вправо, пробраться через кусты, вылезти сквозь дыру в парковой ограде, перебежать Коломенскую и очутиться на земснарядовском пляже. Можно – пойти прямо, мимо маленького, никогда не работающего фонтана к только что построенному павильону, который, кажется, так никогда и не открыли, оставить позади тоже недостроенную и тут же разоренную еще одну летнюю эстраду, поменьше, справа – столики и лавочки, отданные шахматистам и (неофициально, конечно) картежникам, и оказаться у большого пустыря, фактически – поля, поросшего травкой, откуда уже следовало свернуть направо и по недопроложенной парковой аллее, под сенью больших деревьев – к острому юго-западному углу парка. Здесь было всегда особенно пусто, оттого даже немного опасно, но так, не сильно. Однако вернемся назад, к летней эстраде «Родины». Два других возможных направления движения оттуда были связаны уже не с романтической идеей запустения и упадка, а скорее с классицистической концепцией порядка. Налево, сразу от маленького фонтана, уходила главная аллея Автозаводского парка, его гордость и краса, по бокам – многочисленные лавочки, где следует сидеть, покуривать, лузгать семечки и обсуждать проходящих мимо земляков. По центру аллеи тянулись клумбы, засаженные цветами удивительно яркой и жирной кладбищенской расцветки; интенсивность этой палитры до сих пор наводит на воспоминания о душном аромате «Красной Москвы». Почему, не знаю. Каждые тридцать-сорок метров клумбы немного расступались, давая место миниатюрным чугунным фонтанчикам; они почти всегда работали, и журчание воды явно обогащало саундтрек этой части парковой жизни. Аллея выводила на площадь, посреди которой высился уже настоящий, огромный (как мне тогда казалось) фонтан; такой большой, что в нем можно было пускать (и терять) кораблики: самопальные деревянные и пластмассовые магазинные модели аврор, потемкиных и варягов. Некоторые (под присмотром родителей, конечно) запускали даже подводные лодки с дистанционным управлением, но это была настоящая редкость – и, пожалуй, вызов безмятежной социальной однородности автозаводцев. Наконец, еще одно направление – между вторым и третьим, между Природой и Культурой. Наискосок от маленького фонтана, что стоял сразу за летней эстрадой «Родины», фланер попадал на детскую игровую площадку, пожалуй, настоящий детский игровой городок – с качелями, горками и тиром. За ним шли аттракционы посерьезнее: карусели разных видов, самолеты, которые на бреющем полете кружили визжащих от сладкого ужаса пацанят, в самом конце – колесо обозрения. Через пару минут ходьбы от колеса парк кончался, и начинались скучные, уютные, окруженные буйной зеленью хрущевки, потом улица имени почему-то писателя Лескова, потом опять хрущевки и зелень, потом Южное шоссе, потом хрущевки сменялись брежневками, а где-то там, за ними, несла свои грязные воды Ока.