— Я правильно сделала, что приехала сюда,— сказала Ольга.— Дом совсем близко от твоей работы. Будет одиноко — прибегу к тебе.
Лоренсо оглядел кровать, покрытую индейской накидкой с геометрическим рисунком, и ему привиделась на пестрой ткани судорожно сжатая рука. Он схватил лежавший на ночном столике путеводитель для туристов и вышел из дому на Авенида-де-лос-Хакарандас.
Лоренсо не свернул к Арко-де-лос-Эспаньолес, где у берега реки кончался город и начинались пастбища, а направился в центр. Улица 28 Июля в этот час была безлюдна. Местные ужинали дома, а приезжие, не в силах привыкнуть к столь великому числу колоколен в городе и столь малому — развлечений, пили в барах или смотрели в единственном кинотеатре ковбойские боевики. Лоренсо прошел мимо самого красивого здания в городе — ректорского дома с колоннадой из серого камня и подъездом в колониальном стиле. Немного погодя он приостановился перед церковью святой Анны и принялся разглядывать фасад.
— Посмотри-ка на слона,— сказала Ольга.— Вон там, возле апостолов. Что это должно было обозначать?
Никто никогда не сумел им объяснить, почему неведомый каменотес, потрудившийся над фронтоном, поместил рядом с фигурами святых слона.
Он шел уже через Пласа-де-Армас. В этот час здесь прогуливался одинединственный человек: ректор. Покуривая трубку, он совершал вечерний моцион: десять раз обходил квадратную площадь, обсаженную высокогорными пальмами. Лоренсо подошел к ректору.
— Очень рад, доктор Манрике, снова видеть вас, но сожалею, что вы здесь не остаетесь. Ученики так были вами довольны. Как ваши дела?
— Займусь ими завтра. Если не будет сложностей, улечу в субботу утренним рейсом.
— Сегодня я познакомился с мисс Эванс,— снова заговорил ректор.— Надеюсь, она привыкнет. Мне бы хотелось, чтобы вы немного поговорили с нею, прежде чем она займет ваше место.
— Мы летели одним самолетом сегодня утром, но я почти с нею не разговаривал. Вот пообещал ей принести свой путеводитель по городу.
Утром, когда двухмоторный самолет, четверть часа летевший над сплошными тучами, внезапно спикировал в просвет, ища аэропорт, мисс Эванс вскрикнула.
— Не пугайтесь,— сказал Лоренсо.— На этой линии очень опытные пилоты. Если увидят, что приземлиться нельзя, возвращаются в Лиму.
Но мисс Эванс уже с восхищением глядела на городские крыши и на тридцать семь церквей, которые накренившийся самолет демонстрировал с птичьего полета своим пассажирам.
— Что значит Айакучо? — спросила она.
— Долина мертвых.
Ректор в десятый раз обошел площадь.
— Приходите ко мне завтра вечером,— пригласил он Лоренсо.— Поужинаем.
Лоренсо распрощался и направился к туристическому отелю, еще не достроенному, но уже заселявшемуся по мере того, как отделывались комнаты. В дверях стояла мисс Эванс и разговаривала со швейцаром.
— Чтобы поесть, сеньорита, надо идти в «Баккара». Вторая улица направо.
Она была в брюках, на плечи накинуто маленькое нелепое пончо — столичное серийное изделие, а не творение рук индейцев.
— Вот я принес вам путеводитель,— сказал Лоренсо.— Тощий буклетик, вам может пригодиться.
Он проводил ее немного по Пласа-де-Армас.
— Как здесь все не похоже на побережье,— сказала мисс Эванс.— Вот уж где действительно дышишь сухим воздухом. А какое здесь небо, вы замечали? Я никогда не видала столько звезд сразу.
Фойе кинотеатра осветилось, и под грохочущий аккомпанемент гуарачи на площадь выплеснулась говорливая толпа и затопила ее.
— Вы не пойдете поесть?
— Нет. Смотрите, ресторан вон там.
Когда он, возвращаясь домой, проходил мимо подъезда префектуры, из своей лавки вышел Ичикава.
— Порядок, профессор. Говорил с компанией по радио. Никаких сложностей. Можете лететь в субботу.
Лоренсо не захотелось идти по улице 28 Июля, по которой возвращался домой ректор, и он пошел вверх по соседней улице. Она была немощеная, и освещали ее лишь небесные светила. В одном из старых, запущенных домов, которым было лет по четыреста и они словно бы врастали в землю, жил мятежный Франсиско де Карвахаль, казненный по приказу миротворца Ла Гаски [234].
— По-моему, я перенеслась на несколько веков назад,— сказала Ольга.— Здесь ничто не переменилось. Знаешь, Лоренсо, я счастлива. Но эти прогулки утомляют.
Все, что нужно было сделать, он записывал в книжечку. В голове у него все перепуталось, и он поминутно что-нибудь забывал. Рано утром он пошел повидать владелицу дома.
— Уж я думала, что вы, профессор Манрике, и не вернетесь. Сколько людей просили меня сдать им дом! Профессор Манрике ведь не приедет, говорили они мне.
Лоренсо заплатил ей за те два месяца, что он здесь не жил, и пообещал отдать ключи в субботу перед отъездом.
— Знаете, тут очень бранили доктора Алипио. Чего только люди не говорили! Язык у него, дескать, хорошо подвешен, а знаний никаких.
Лоренсо немного поколебался, не зная, куда направиться, и наконец пошел повидать алькальда. Нашел только секретаря, игравшего в шашки со своим другом. На столе в кабинете стояли ром и сковородка со шкварками.
— Да я, профессор, ничего об этом не знаю. Алькальд должен знать, только он редко здесь бывает. Поищите его дома или в Братстве Святой Анны. А еще лучше, поговорите с судьей.
Лоренсо совсем позабыл про своеобразные обычаи этого города. Город жил по заведенному порядку, старинному, загадочному, несуразному. Врач брал пассажиров в аэропорту и подвозил их на своем грузовичке; алькальд бил в барабан во время процессий; дьякон лечил ячмени и ногтееду; епископ отправлялся по воскресеньям с мольбертом писать сельские пейзажи; лавочник Ичикава выполнял обязанности радиотелеграфиста и представителя авиакомпании; доктор Флорес, преподаватель зоотехники, пел по местному радио болеро, а ректор университета был прежде капитаном торгового судна.
— Да здравствует Перу!
Из бара отеля «Сукре» в полутьму портика на плечах двух метисов выплыл истощенный субъект в сомбреро. Увидев, как судья Логроньо продвигается к зданию суда и раскланивается с прохожими, взгромоздившись на плечи своих секретарей, Лоренсо присел на скамейку на Пласа-де-Армас. Потом Лоренсо посмотрел на собор и увидел там петуха, высунувшегося в окошко одной из башен. Петух хлопал крыльями и пронзительно кукарекал.
— В этой башне кто-то живет,— сказала Ольга.— Я не раз видела, как там сушится белье.
Лоренсо тотчас же поднялся и пошел следом за судьей, который у дверей суда спустился с плеч помощников на землю, застегнул пальто, снял шляпу и постарался с достоинством переступить через порог суда.
Войдя в буфетную, Лоренсо нашел там судью, приходившего в себя за чашечкой кофе.
— У нас нет подобного прецедента, нет и законодательства для такого случая,— сказал он.— Лучше повидайтесь с алькальдом или с секретарем Мансанаресом. Кроме всего прочего, они должны вам дать выписку.
Когда он возвратился на Пласа-де-Армас, чтобы идти в канцелярию, из университета высыпали студенты и преподаватели, жаждущие выпить чего-нибудь во время перерыва между двумя занятиями. Лоренсо удалось избежать встречи с ними, он пошел по узкой улочке, спускавшейся к кварталу кожевников. В подъездах старинных особняков колониальных времен теперь ютились мелкие ремесленники, упрямо продолжавшие мастерить те же поделки, что и их предки: фигурки святых, ретабло [235]и быков. Вдали Лоренсо разглядел женщину, которая поднималась из нижнего квартала, растворяясь в солнечном сиянии. Через несколько секунд образ ее прояснился, и он узнал мисс Эванс: она шла к нему, через плечо у нее висел фотоаппарат. Она ему улыбнулась.
— Видели уже своих учеников?
— Сегодня, доктор Манрике, после обеда у меня первое занятие. Ректор меня представит. Какая там, в нижнем квартале, нищета! Как все это ужасно!
Они пошли вместе опять к Пласа-де-Армас.
— В туристическом отеле нет горячей воды. Вчера мне пришлось принять ледяной душ. И никакого обслуживания, я вынуждена была завтракать в другом месте.
234
Франсиско де Карвахаль (1464—1548) —испанский конкистадор, сподвижник завоевателя Перу Франсиско Писарро (1475—1541), основавшего город Лиму. После убийства Франсиско Писарро, его брат, тоже конкистадор, Гонсало (1502— 1548), тогда губернатор Кито, поднял восстание против губернатора Перу Нуньеса Велы. Из Испании был прислан Педро де Лa Гаска (1485—1567), духовное лицо и политический деятель, разбивший войска Гонсало и казнивший его и его сторонников.