– Ты сделал больно моему папе, – возразил я тоненьким голоском из-под одеяла.
– Это другое. Мы договорились делать друг другу больно. Мы бились за деньги. Но твой папа – мой друг. Мой единственный друг. – Голос Бо снова дрогнул.
– А куда он уехал?
– Он мне помогает. Он скоро вернется. А я пока побуду у вас. Я очень устал и мечтаю выспаться. Тебе не надо меня бояться.
– Мистер Джонсон?
– Что?
– Я не проболтаюсь, – пообещал я.
– Я тебе верю, Бенни, – прошептал Бо. – Впрочем, у меня нет выбора. Но если ты проболтаешься, мне ты не навредишь. Мне уже никто не сможет навредить. Если ты проболтаешься, ты навредишь своему папе.
– Вы опять его нокаутируете?
– Нет, не я. Не я.
– А кто?
Бо не сказал мне кто. Он только посмотрел на меня большими темными глазами.
– Ты знаешь, почему твоего папу зовут Ламентом? – спросил он.
– Ламент созвучно Ломенто. Его полное имя – Джек Ломенто. Ламент – это прозвище.
– Все так. Но ты знаешь, что оно значит?
– Нет.
– «Ламент» значит плакать, причитать, горевать. Когда твой папа боксировал, его кулаки заставляли взрослых мужчин плакать.
– Но не вас.
– Не меня. А ты знаешь, почему меня зовут Бомбой? – спросил опять Бо.
– Его зовут Бомбой, не зная, когда он взорвется, – тихо пропел я.
Бо улыбнулся, удивив нас обоих. Это была замечательная улыбка. Очень красивая. И мой страх ушел.
– Ты знаешь эту песню, – заметил Бо.
– Я люблю песни, – сказал я.
– Я тоже. А ну, спой ее целиком.
И я спел ему всю песню.
– Все так, – сказал Бо. – Вижу, ты действительно знаешь, кто я такой.
Я широко зевнул. Стоило страху отступить, как меня начал одолевать сон. Но Бо не закончил.
– Это песня. Но меня зовут Бомбой вовсе не поэтому. Это прозвище мне дала мама еще до того, как я занялся боксом.
– Почему? – снова зевнул я.
– Я разрушал все и везде. Примерно с твоего возраста. Она окрестила меня Бомбой, потому что я все, к чему притрагивался, превращал в дрянь. А ты, Бенни, продолжай петь. Пой все что хочешь. Пение тебе не навредит, и неприятностей ты с ним не наживешь. А вот болтать лишнего не надо. Ради своего отца, Бенни, не трепись!
– Ладно.
– Ладно, – повторил Бо и, развернувшись, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
И я не трепался. Ни когда папа вернулся домой и разбудил меня. Ни когда имя Бо Джонсона замелькало в газетах. Я никому не рассказывал о Бо «Бомбе» Джонсоне. И папа тоже никому ничего о нем не говорил. Даже мне. Он умел хранить чужие секреты. Быть может, именно поэтому он всегда имел в чужих глазах вес. Груз людского доверия – бремя тяжелое. Отец мог клясть и поносить Таммани-холл[3] и бейсбол, но никогда ни на кого не стучал. А уж своего друга он тем более никогда бы не выдал. Но, увы, подчас тайное, как бы хорошо его ни скрывали, становится явным. Пожалуй, мне следовало расспросить отца о том, что случилось с Бо. Ведь прошло 20 лет. И сейчас мне наверняка уже можно было об этом говорить.
Ток-шоу Барри Грея
Радио WMCA
Гость: Бенни Ламент
30 декабря 1969 года
– Вы слушаете WMCA Нью-Йорка, и с вами снова ток-шоу Барри Грея. В последней программе уходящего года я беседую с Бенни Ламентом – певцом, автором песен, нашим земляком. Мы немного поговорим о ваших корнях, Бенни. Вы родились и выросли в Бронксе. Ваша мать пела, музыка давалась вам легко…
– Это единственное, что давалось мне в жизни легко, – признается Бенни Ламент.
– И с восьми лет вас воспитывал один отец, – довершает Барри. – Он ведь и сам легенда. Джек «Ламент» Ломенто в молодости был боксером в тяжелом весе. И хотя я не видел ни одного боя с его участием, его репутация мне отлично известна.
– Здесь все знали отца, – говорит Бенни. – И он знал всех.
Глава 2
Я не хочу тебя любить
В конце концов я вернулся в «Ла Виту», но отец уже ушел, а Иззи закончил свое выступление. Было два часа воскресной ночи, посетители начали расходиться (хотя в отдельные выходные они задерживались в клубе до четырех утра). В моем гостиничном номере пианино отсутствовало, а мне захотелось поиграть. Я не сомневался, что Терренс разрешит мне побренчать, пока официанты прибираются, а местные прихвостни продолжают болтаться без дела. Терренс руководил клубным ансамблем и каждую ночь покидал заведение последним. Ко мне он всегда проявлял доброжелательность. Правда, как и во всех отношениях в своей жизни, я никогда не был уверен, чем она была продиктована: тем, что он действительно испытывал ко мне расположение и считал талантливым, или тем, что попросту знал, кто я такой. Я же питал к Терренсу искреннюю симпатию.
3
Политическое общество Демократической партии США в Нью-Йорке, действовавшее с 1790-х по 1960-е годы.