– И все же, кому вы могли так насолить? Неужели всему виной то, что вы отказались сходить с режиссёром в ресторан? Может, в институте у вас были недоброжелатели?
– Вы как-то неправильно говорите. Меня в институте любили, но были люди, которые меня не любили. Что я могу сделать. Я не думаю, что все должны меня любить. И сегодня есть люди, для которых просто мое существование немалая неприятность. Но это нормально. Я свое дело делаю – и всё.
– Такое обострённое чувство справедливости, которое вам свойственно, передалось от родителей или это уроки жизни?
– Не знаю, откуда это. Это было всегда. Я дралась, когда обижали мою подружку. Она была маленькая, тоненькая, а я, как я считала, здоровущая и должна была её защищать. Мы росли вместе, наши мамы дружили, и они по очереди водили нас на прогулки – мы с ней даже в одной коляске лежали. Мы и по сей день близкие подруги, правда, она живет за океаном уже много лет. Но мы созваниваемся. Я помню, как в школе, в самых начальных классах, мы бежали после уроков домой, потому что был мальчишка, который обязательно ранцем своим должен был ее ударить, а я ее защищала, – я с ним дралась, очень хорошо это помню.
– Какой у вас бойцовский дух!
– Я росла с братиком двоюродным, и мы с ним тоже дрались. Друг дружку хорошо тузили, но знали, что должна быть правда. Я росла с мальчишками, от мальчишек училась. Мое увлечение бильярдом тоже оттуда: у нас с братом был общий бильярд, нам родители купили. Куклы у меня, конечно, тоже были. Я помню, мы однажды решили сделать одной из них прижигание носа зажженной спичкой. Это был целлулоидный пупс, и он загорелся. Но ничего, мы сами погасили пожар.
– Элина Авраамовна, у вас такая замечательная улыбка. Глядя на вас, понимаешь, что красота созвучна внутренней гармонии.
– Вы знаете, конечно же, природа имеет значение. Но я помню, как мама говорила мне: «Никогда, никому и ни при каких обстоятельствах ты не имеешь права ни сказать, ни сделать ничего плохого». Я думала, почему она мне это говорит, я никому не собираюсь делать ничего плохого. Я всегда кого-то защищала, кому-то помогала. А когда началась война – мне было 13 лет, – я решила, что должна идти помогать родине, и я пошла. И с тех пор так оно и идет: я не чувствую никаких трудностей в этом плане. Трудной была война.
– Удивительно, что вы закончили медицинский техникум, а не сразу пошли в актрисы.
– Да, закончила. Я работала во фронтовом госпитале. Видела, что делают врачи. В ноябре 44-го, когда кончилась моя война, когда наши пошли за рубежи, за границу, мы поехали в Киев. Но наш дом попал под бомбы, и мы уехали в Нежин. Я говорю «мы», потому что была моя мама и маленькая сестричка. Я пошла в медтехникум, так как имела право поступить хоть на второй курс, без экзаменов, как участница войны. Меня приняли.
– Хотели быть врачом?
– Когда началась практика, я поняла, что не смогу. Был такой случай. Практическое занятие по хирургии. У больного опухоль, которую нужно было ликвидировать. Хирург дал наркоз – маска и хлорэтил. Человек захрипел и умер. Я пошла домой и подумала: «Как же так, не на фронте, не от ран, не от кровопотери, не от того, что болезнь… Всё, человека нет…» И я решила, что не смогу, но надо было закончить техникум, и я закончила его с отличием.
– А зачем, если вы понимали, что перспективы нет?
– Я такой человек. Всё всегда должна доводить до конца.
– Отличное качество.
– Я прошла войну, там взрослеют в один день.
– А как началась ваша актерская история?
– Я поняла, что не смогу стать врачом, а больше я ничего не умела. В самодеятельности что-то делала, пищала что-то.
– Это во время учебы в медицинском?
– Да, у нас был кружок. Мне говорили друзья, что у меня талант.
– И эта вера привела в театральный?
– Нет, папа не пустил. Он поехал со мной в Киев. Директор театрального института, улыбающийся, вежливо спросил: «Чем могу быть полезен?» И я услышала от папы: «Объясните, пожалуйста, моей дочери, что ей в вашем институте делать нечего». Я убежала. И вечером сказала отцу: не буду учиться нигде. Хорошо, сказал папа, поедем в Германию – там он служил. И забрал нас в Дрезден. Через три месяца его перевели в Вильнюс, они с мамой поехали туда, а я с сестрой – в Нежин. И я поняла, что надо учиться. Единственный институт, который был в Нежине, – педагогический. Поскольку я занималась в балетной школе, я начала вести там танцевальный кружок. Мы выступили на олимпиаде и получили первое место, а я – премию, путевку в дом отдыха работников искусств. Там одна актриса сказала мне: «Деточка, а ты где учишься?» – «В педагогическом». – «Тебе в театральный надо». Всё, этого было достаточно. Это же актриса Театра имени Ивана Франко сказала! Я приехала в Киев сдавать экзамены. Поступила сразу, но я хотела на кинофакультет, а меня приняли на театральный, украинский.