– А что Адеви? Она счастлива?
– Раз я спросил её об этом. И она ответила, что счастлива, когда ворует. Но кто сможет прочитать в её сердце?
Ещё раньше Адеви натянула на лук тетиву и отправилась за Добычей. Теперь она вернулась со связкой куропаток. Притащив стул поближе к грядкам, она уселась и принялась ощипывать и потрошить птиц, по ходу развлекая товарищей такой леденящей кровь историей, что Пико отказывался верить собственным ушам, даже хорошо зная, на что она способна. Балко же слушал с интересом.
– Ты первый вор, кто забрел в эти места, – сказал он. – Но и прежде до меня доходили слухи о шайке разбойников во главе с девушкой-атаманшей, самой яростной из них.
– Она как раз перед тобой, – усмехнулась Адеви, отрывая голову второй птице, вся усеянная капельками крови.
Минотавр был прекрасным поваром. Он потушил куропаток в соусе из диких слив, сварил молодую картошку и посыпал все свежей петрушкой. Пико, в свою очередь, приготовил собранный в огороде салат, заправив уксусом и оливковым маслом из хрустальных флаконов. Уже совсем стемнело, когда они поужинали, после чего, подав бокалы с черничной настойкой, минотавр закурил трубку, а Адеви с Пико свернули себе по сигарете. Адеви попросила Пико почитать что-нибудь из его книг. Он прочитал одну историю, но на повторную просьбу Балко, помолчав, закрыл книгу и рассказал следующее:
– Один человек вернулся в родной город, где не был много лет, и привез с собой простой деревянный ящик размером с детский гробик. Ребятишки толпой сопровождали его по пыльным улицам, радуясь новому лицу, дергая за одежду и умоляя показать, что у него в ящике.
«Это мой секрет, который я никому не открою», – отвечал человек.
Отец и мать его давно умерли, дом, где прошло его детство, стоял пустой, как разбитый чайник, внутри толстым слоем лежала пыль, половицы прогнили. Несколько дней он чинил пол, поправлял покосившиеся двери и выметал пыль и паутину. Купил несколько тарелок и чашек, кровать и пару стульев, а свой ящик поставил на стол в центре самой просторной комнаты. Заглянувших в гости друзей детства он угостил чаем; посидели, вспоминая общие забавы и общих знакомых, которых уже не было в живых, и, наконец, поинтересовались, что за добро, нажитое за годы странствий, собрано в его ящике.
«Это мой секрет, который я никому не открою», – сказал им человек, и гости отправились восвояси, ворча о надменных манерах, что приобретаешь вдали от дома.
Потом он устроился подручным в пекарню, где ночи напролет голый по пояс простаивал у желтого зева печи, вдыхая аромат свежего хлеба, и вскоре там не стало отбоя от покупательниц, ибо путешественники и тайны всегда притягивают женщин.
Дочка же пекаря, девушка видная, с волосами цвета овса и пышными, как калачи, грудями, взяла за моду каждый вечер прогуливаться с ним под ручку перед началом работы. Хоть он все больше молчал, ей достаточно было просто показаться на бульваре с таким таинственным кавалером Вцепившись в него, она трещала без умолку, но в ответ он лишь изредка кивал, витая мыслями где-то далеко. Погуляв так с полгода, девушка намекнула, что пора попросить у отца её руки, на что он погладил её пальцы и произнес:
«Я женюсь на тебе, если ты сначала выслушаешь мою историю, а после согласишься на одно условие».
Он отвел её на скамейку в парке рядом с фонтаном. Там, голосом едва различимым за шумом воды, он поведал о далеком городе на самом краю его странствий, где сдружился с двумя людьми: юношей, изучавшим небесные светила, и молодой женщиной – «такой же прекрасной, как ты, но с волосами цвета пламенеющего заката».
«Нередко мы втроем, – продолжал он, – взяв корзину с холодным мясом, хлебом и вином, через люк вылезали на крышу жилища астронома, где всю ночь наблюдали в его медный телескоп движение планет и гадали о населяющих их обитателях. Астроном был хоть и гений, но полупомешанный и все строил планы построить воздушный корабль, легкий, как паутинка, что унесет его вместе с одним верным другом к луне, а то и дальше. Мы подтрунивали над ним, споря за место его спутника, а он со всей серьезностью заявлял, что в урочное время нам предстоит бросить жребий, а пока же следует запасать паутину, сметая её по углам своих комнат. Мы слушали, как он, разгоряченный фантазиями и непомерным количеством вина, говорил о расстояниях между звездами, которые можно измерить лишь временем жизни гор. На рассвете мы с девушкой спускались на улицу пить кофе, астроном же оставался у себя чертить формулы, погруженный в тайны небес.