– Не плачь, – сказал он. – Не плачь.
Она затихла и разглядывала его, пока он носовым платком, смоченным водой из фляжки, стирал кровь, засохшую на её груди и руках. Он дал ей свой гребень и одну из рубашек, а сам, взяв лук и колчан, отправился за дичью.
Когда часом позже он вернулся с освежеванным кроликом, пучком дикого чеснока и веточкой тмина, на ней была его рубашка, а волосы, собранные в пучок на затылке, довершили преображение безумия в красоту. Длинные глаза с тяжелыми веками следили за его движениями. Губы были такими полными, припухлшими от укусов. Пока она разводила костер, Пико болтал о библиотеке в городе у моря, о любимых книгах, столько раз перечитанных, что он уже мог с замиранием сердца предвкушать, когда за перевернутой страницей вдруг откроется картинка с мрачным драконом на фоне полумесяца, или смаковать удовольствие, с которым станет перелистывать последние страницы другой книги, столь занимательной, что чтение больше походило на визит к старому другу. Никто из встреченных им по пути через лес не увлекался чтением историй, но за разговором о книгах он чувствовал себя увереннее, и так ему было легче выдерживать горящий взгляд странной женщины, которой он искренне сочувствовал.
Он разрезал кролика и потушил с тмином, добавив в самом конце, чтобы не перебить аромат, чеснок и приправив солью и перцем из своих запасов. Они ели руками, высасывая костный мозг и по очереди обмакивая куски в жир.
За время еды и потом, до наступления темноты, она так и не произнесла ни слова Пико гадал, не безумие ли отняло у неё речь, но решил, что это следствие многих недель или месяцев горестного одиночества. Ему самому, беседуя с другими после долгого затворничества, случалось чувствовать, что слова не идут с языка.
После ужина он подбросил в костер хворосту, открыл книгу и попытался углубиться в чтение, но угрюмый взгляд спутницы мешал сосредоточиться, и он стал читать вслух:
«Давным-давно, на берегу бескрайнего моря, в хижине из обтянутых акульей кожей китовых костей жил рыбак с пятью дочерьми и единственным сыном. День за днем поднимался он за час до рассвета, направлял свою лодку в открытое море и закидывал сети. Когда улыбалась удача, он приплывал вечером назад с добрым уловом, в других случаях семье приходилось довольствоваться холодным супом из водорослей.
Вся надежда была на то, что единственный сын научится рыбацкому промыслу, но мальчик рос недотепой, подолгу залеживался в постели и часами прохлаждался после обеда. Как сестры ни щипали его, ни кричали, ни лупили палками, он никак не мог вовремя подняться с отцом на рыбалку, зато с невинной улыбкой пристраивался вздремнуть на пятачке нагретого солнцем песка – на животе пестрый кот, возле ушей ракушки или покрытые точечками щитки морских ежей, будто тихие хранители снов.
Сон был для мальчика отрадой; он просыпался только ради того, чтобы поесть соленой ухи или супа из водорослей, стараясь не попасться сестрам с их острыми язычками, а потом как можно скорее вновь погрузиться в темные волны фантазии.
– Куда деваются сны, когда я просыпаюсь? – спрашивал он мать. – Я заглядывал в ракушки, но там ничего нет.
Мать брала его на улицу, сажала на колени и показывала звезды.
– За теми звездами лежат другие звезды, звезды зазвездных далей, и все они – сны, плавающие, словно косяки рыб в океане ночи.
– Как туда отправиться? – спрашивал он, только бедная женщина не знала ответа и вскоре умерла, истощенная вынашиванием детей и отсутствием любви.
Потом он спрашивал сестер об их снах, но в ответ услышал, что сны снятся лишь малышам, им же сны давно без надобности.
– Тогда зачем вы спите? – не отставал он.
– Чтобы набраться сил для завтрашней работы. Кому-то, знаешь ли, приходиться работать, – и давай снова корить его за лень, а он закрывал глаза и улетал прочь, и дыхание его вскоре переходило в ритмичное посапывание.
– Отчего ты не выйдешь под парусом в небо поискать свои сны? – на другой день спрашивал он отца. Усталый рыбак, перебирая сети, не нашел что ему сказать, только заметил, что земля круглая.
Как-то вечером рыбак не пришел с моря. Наутро прилив пригнал к берегу его перевернутую лодку, а спустя ещё три дня волны принесли тело рыбака, раздувшееся и без глаз, выеденных крабами. Сестры схоронили мертвеца в неглубокой могиле за полосой прибоя, после же, прикинув, что помрут с голоду в хижине из китовых костей, решились отправиться на поиски женихов, богатства или, на худой конец, еды. Приказами или мольбами они пытались увести с собой брата, но тот лишь качал головой в ответ.
– Ну так здесь ты и помрешь, – сказали они. – Ловить рыбу ты не умеешь, а даже поймав, не сможешь её приготовить. Тебе даже очага не разжечь.