– Я нездешний. Несколько дней или недель, уже не знаю, как пришел сюда из города у моря, за дальним краем леса, где некогда был библиотекарем. Я поэт и путешественник, дитя крылатых родителей, рожденный без крыльев. Могу бросать ножи и взламывать замки. Мне доводилось петь дуэтом с минотавром и пить заваренный кроликом чай. Цель моих странствий – утренний город Паунпуам, к востоку от гор, где я надеюсь обрести крылья.
Она приложила к лицу руки, потом засмеялась:
– Я знала. Знала, что ты нездешний. Голос у тебя странный, такого мне не случалось слышать, и все же он кажется знакомым. Но как удивительно! Ты сказал, что из города за лесом… у моря? Расскажи, что такое море?
– Ты пропела мне песню. Послушай в ответ стихи, стихи с другого конца мира.
Жгучая жажда моря
Точит берега моей кожи.
Наконец одиночеству дан приют.
Небо рассыпало все свои тайны,
Их крабы уносят в пещерки.
А. мои с отливом тащит к себе горизонт
За дальние острова,
Туда, где сужается мир.
Здесь я могу поверить
В то, что найдется край света,
И если уплыть далеко,
То можно с рыбами вместе
Вынырнуть по ту сторону
И упасть сквозь заросли звезд.
Ведь и у вселенной, говорят, есть стены.
И под покровом сумерек распахнута тайная дверь.
Там я хочу оказаться, спиной к светлым чертогам
Встать, заглянуть за порог
И сделать шаг.
– Замечательно.
– Будь со мной мои книги, ты смогла бы прочесть больше, да только рюкзак у меня забрали.
– Твоя сумка. Я совсем забыла. Он отдал твою сумку, – она вытащила узелок из-под туалетного столика и протянула Пико. Распустив бечевку, он достал книжку стихов и протянул ей, но Солья книжку не открыла.
– Я хочу послушать тебя, – сказала она. – Пожалуйста, расскажи о городе у моря.
Тогда он стал описывать покинутый им город, корабли, качающиеся на волнах, с грузом ароматных специй с мифических островов, балконы над улицами, полуобнаженных танцовщиц, ящики с цветами в каждом окне. Рассказал о жарких вечерах, и об утреннем звоне колоколов, и о крылатых людях, на рассвете взлетающих с башен, и вдруг расплакался.
Она отложила книгу и шитье, села подле него и взяла за руку.
– Что такое?
– Я люблю крылатую девушку в городе у моря.
– Крылатую девушку. А она тебя любит?
– Любила. Когда-то. Чтобы быть с ней, я отправился в утренний город Паунпуам искать себе крылья.
Солья захлопала в ладоши.
– Как чудесно. Прямо как в сказке, вроде тех, что слышишь от бабушки. Разумеется, если она есть. Всю жизнь я слышала, что лес бесконечен, а наш город единственный в целом свете. Твои истории – они как рассказы гостя со звезд.
– Солья, мне нужно спросить. Ты вызволила меня из тюрьмы?
Пожав плечами, она кивнула.
– Почему?
– Ты пришел мне на выручку. Другие просто прошли бы мимо. И проходили.
– Как тебе удалось? Подкуп?
Снова пожала плечами, отвернулась к окну.
– Солья, спасибо тебе!
Она рывком встала.
– Проголодался?
– Ещё как.
Подав халат, она предложила:
– Надень пока это. Твои вещи ещё не высохли.
Тут он понял, что под простынями совсем голый. Когда она выходила, заметно было, что она хромает, но природная грация помогала превратить походку в танец, скрадывающий изъян.
Вернулась она с подносом, на котором стояли две чашки кофе, тарелка намазанных маслом жареных хлебцев и клубничный джем. Скрестив ноги, Пико устроился на матрасе, чтобы подкрепиться.
– Как, должно быть, тебе одиноко вдали от дома, – проговорила она, садясь в кресле со своей чашкой кофе.
– У меня есть воспоминания. Впрочем, ты права, в этом городе я одинок. Как одинок всю жизнь.
– Никто не одинок в этом доме. Иногда мне ужасно хочется остаться одной.
– Это дом твоих родителей?
– Они умерли.
– О, прости. Стало быть, приют?
– Нет, не приют. Это дом грустных историй, помады, духов и тайных комнат. Истории приносят с собой люди, не знающие, зачем пришли. В их головах все слезы, не выплаканные в детстве, и черепа готовы развалиться, как раскисший хлеб, стоит снять шапку. Заплатив золотом, поднимаются они по лестнице в комнату, но не знают зачем, не в силах понять, где они и чего хотят. А нужно-то им излить свою печаль, смочить простыни не семенем, а слезами. И хотят они услышать нежный шепот: «Все будет хорошо, не плачь, не плачь, ты большой мальчик, такие большие не плачут».