Солья захватила флягу с горячим шоколадом и четыре кружки, и пока кружки наполнялись, оставляя в снегу подтаявшие круги, все расселись на подносы. Из-под накидки Зарко выудил плоскую бутылку, долив каждому рома, и они прихлебывали, разгоняя холод в костях, оставляя поцелуям стужи лицо и руки.
Пико заметил, как Солья раскраснелась, но не только от усилий и возбуждения, – в её глазах поблескивала искорка, зажечь которую мог только Зарко. Она подливала новые порции, и они пели хором, белый пар от дыхания смешивался с паром из кружек, сладкий голосок Сольи и высокий Пико, хриплый Нарьи и немузыкальный рев Зарко умудрялись сливаться в гармонии, точно у холода было свойство соединять несоразмерные звуки.
Оставив подносы в снегу, они побрели назад через город, с метлами на плечах, как странствующие ведьмы. Пико с На-рьей следом за Сольей и Зарко. В безмолвном белом городе светилось всего несколько окон, и Пико чудилось, что и он – открытое окно, струящее на снег тепло и свет. В самой верхней точке, где их пути расходились, Солья почти шепотом спросила Зарко, не пойти ли к нему, но тот остановился и обернулся.
– Нарья, сегодня ночью ко мне пойдешь ты. Я смотрел и понял, что снег под цвет твоему облику. Я тебя нарисую.
Нарья покачала головой.
– Солья, – произнес Зарко, не отрывая глаз от Нарьи, – скажи ей.
Подойдя, Солья взяла её руку, повернула ладонью вверх и ласково погладила.
– Нарья, ради меня, – попросила она. – Пойди с ним, пожалуйста. Я заплачу.
Нарья вздрогнула. Вырвав руку, она развернулась и зашагала прочь.
Тут же Солья бросилась перед Зарко на колени.
– Как тебе угодить? – взмолилась она. – Что мне делать, скажи? Что мне делать?
– Убирайся, – рявкнул художник, и она отшатнулась, как от пинка в лицо.
Этой ночью Пико поддерживал её, как многие месяцы назад она его, и две фигуры, прямая и надломленная, двигались через безмолвный город. В борделе он на руках отнес её по лестнице, раздел и уложил на засаленный матрас.
– Спи, – шепнул он. – Теперь спи, моя сладкая.
Перед рассветом его разбудил шум на нижних этажах, подобный свисту налетевшей бури или завыванию злого духа; из каждой комнаты через окна были слышны вопли, и он второпях накинул халат и выскочил разузнать, что стряслось. Девушки стояли в дверях своих комнат в слезах, их гости суетились, натягивая штаны и толпой вываливаясь в коридор.
– Что такое? Что такое? – спрашивал Пико, но никто не отвечал. Он поспешил в комнату Сольи, но там было пусто, спустился к Нарье, но дверь была заперта. Так и не поняв причины суматохи, которая тем временем улеглась, он вернулся к себе, зажег свечку и стал читать, однако взбудораженный мозг никак не давал сосредоточиться. Когда стало светать, он сварил кофе. Что же могло вызвать такой переполох? Видно, буйный клиент, рассудил он, – не заплатил либо принялся выколачивать любовь кулаками.
С наступлением утра бордель затих, девушки устроились вздремнуть – тем временем он предвкушал, как оденется и направится есть на завтрак кофе с пирожными, а пока думал, как хорошо сидеть вот так, одному, с чашкой в руке, глядя, как розовеют вершины гор и солнце смывает последние мазки ночи с небосвода. Не считая струек дыма, вьющихся там и тут над крышами, город казался безжизненным.
Внезапно, точно камешек, разбивший хрупкий воздух, из переулка под ним раздался стук. Он перегнулся с балкона взглянуть на чудака, который заявился в такую рань, да ещё не сообразил позвонить.
Внизу, укороченные перспективой обзора, но вполне реальные, чтобы заставить сердце замереть, стояли маленький мальчик во фраке с барабаном через плечо и девочка в черной накидке, сжимающая блок-флейту. За ними в конце переулка ожидали цветочницы с корзинами лилий и гвоздик.
Девочка постучалась снова и отступила от двери, которая после паузы отворилась, пропуская девушку в белой сорочке с нашитыми по подолу бубенчиками, с волосами, сверкнувшими ярким огнем.
– Нет, – закричал Пико. – Солья, я иду!
Он метнулся из комнаты, но, уже выбегая на лестницу, услышал мелодию барабана и флейты.
Нарья подвернулась навстречу на площадке между этажами, оба упали, и она обвила его руками и ногами, не давая встать.
– Там же Солья! – взмолился он.
– Да, – произнесла она так спокойно, что он прекратил вырываться и лежал, тяжело дыша.
– Этим утром Солья, – продолжила она, – в другой раз буду я, а там, если пробудешь здесь дольше, и ты.