Незнакомец сидел, по-прежнему оставаясь безучастным. Благо Пико уже разговорился: он перешел к путешествию через лес с его диковинными обитателями, рассказал, как добрался до города в горах, о встрече с Сольей и неделе в темнице, о своем чердаке в борделе.
– В городе я нашел друзей, – сказал он, – любивших то же, что и я, воспевавших красоту. Быть может, и в твоей жизни были те, кто разделял твои пристрастия.
Незнакомец лишь молча смотрел.
Тогда Пико рассказал, как распался его круг, как Солья отправилась в этот самый дом, где они сидят, о дуэли и самоубийстве Зарко, о решении Нарьи отыскать город у моря.
– Вот так я оказался здесь. Распрощался со шлюхой и добрался из города сюда, готовый встретить кого угодно, но вместо великана или дракона мне предстал юноша с моим собственным лицом.
С последними словами вилка и нож в руках незнакомца дрогнули. Привстав, Пико положил руку на его плечо, холодное и твердое, как сталь.
– Идем, – произнес он. – Отложи вилку с ножом. Я хотел бы взглянуть на скульптуры во дворе.
Недолго думая незнакомец исполнил просьбу – поднялся из-за стола и проводил Пико через зал к другой двери, выходящей во двор.
При свете звезд и слабом сиянии окон обеденного зала трудно было различить, где кончается одна фигура и начинается другая.
– Свет! – воскликнул Пико. – Нужно больше света! – и, бросившись в зал, вытащил во двор горящий светильник, который пристроил на подоконнике. Затем следующий и ещё один, тогда и незнакомец последовал его примеру, пока весь двор не окружила вереница огненных фонтанов.
Теперь статуи ожили, свет пронизывал их, пульсировал внутри. Пико прохаживался среди фигур изо льда, света и холода, касаясь их рук, заледенелых щек, завитков волос в виде закрученных сосулек. Компания ангелов. Впервые он почувствовал себя спокойно. Недобрые руки не смогли бы изваять эти черты.
Они прелестны, – проговорил он, обернувшись к скульптору. И, наконец, в восковом лице что-то дрогнуло. Две слезинки собрались в уголках глаз и скатились по щекам. И ещё две.
– Кто ты? – шепнул Пико. – Как твоё имя?
Но плачущий скульптор покачал головой.
– Скажи свое имя, умоляю, имя!
Но скульптор спрятал лицо в ладони, и Пико наконец вспомнил, что говорила ему Нарья.
– О, – сказал он. – Прости. Ведь ты безымянный?
Тут две пары влажных глаз, одинаковых, если бы не разная боль, таящаяся в их в глубине, встретились друг с другом.
И Пико смотрел, как незнакомец снимает с ближайшего подоконника светильник и ставит между скульптур. Следом другие, пока языки пламени не взметнулись среди ледяных рук, не скользнули по ледяным волосам. Скоро слезы заструились по щекам, сильнее проступили рты. Потом лица совсем оплыли. Фигуры потускнели, то и дело отвалившийся палец или завиток волос падали на землю, наполняя двор весенней музыкой. Под языками пламени скульптуры обретали все большую схожесть, различия таяли, пока среди раскаленных светильников не остались стоять ледяные колонны со струящейся по ним водой, напоминавшие отстатки какого-то неведомого ритуала.
Наконец, обернувшись к Пико, незнакомец заговорил.
– Пойдем, – произнес он, и голос прозвучал необычно, ведь нам всегда кажутся необычными собственные голоса. – Пойдем, я голоден, а ты прервал мой ужин.
Тогда Пико последовал за безымянным скульптором в обеденный зал, где надеялся перехватить чего-нибудь съестного, ведь прошедшие ночь и день он не ел ни крошки. Скульптор и правда достал из буфета второй прибор, Пико тем временем не спускал жадных глаз с куска мяса на подносе в коричневой жирной подливке. Но стоило украшенным слоновой костью ножу и вилке вонзиться в мясо, как ужас сдавил его горло, перекрыв вопль на полпути к губам: на подносе лежала зажаренная человеческая кисть. Он отчетливо различил скрюченные пальцы, отставшее от костей мясо, блестящие суставы, почерневшие и треснувшие ногти. Часть уже была съедена, и теперь скульптор отрезал новый ломоть, нежно-розовый в середине и ещё сочащийся кровью.
– Нет, я не могу, – с трудом выдавил Пико, когда скульптор уже готов был положить кусок ему на тарелку. И, смутившись, что обидел хозяина, добавил: – Прошу простить.
– Ничего, – успокоил скульптор. – Я понимаю. Бывает, о запретах забываешь. По прошествии стольких лет. Сколько их прошло.
– И сколько?
– С тех пор как я беседовал с кем-то за ужином? Лет сто, а может, больше. В этом доме я не веду счет годам.
– Не ослышался ли я? – спросил Пико. – Мне почудилось, ты сказал, что молчишь сто лет.
– Пожалуй, и больше.
– Но ты же не старше меня.
– О, я куда старше. Старше любого, кого ты встречал.