Однако ты не мог не заметить пропасти между теми днями, когда моя семья прогуливалась в сумерках по бульвару, и настоящим, где я – всего лишь одинокий властелин мрачного черного замка в снегах.
Нас сгубили собственный аппетит и потомство, медленный, но неуклонный прирост нашей численности. Тогда как на заре нашей династии мы довольствовались городскими отбросами вроде узников, больных и увечных и тем самым служили поддержанию чистоты человеческой расы, с разросшимся семейством мы были принуждены врываться в дома, обращая их в бойни, где ради одного обеда истреблялись целые семьи.
Само собой, под такой угрозой городской люд ополчился против нас Однажды они высыпали на улицы со своим жалким оружием – вилками и вязальными спицами, садовыми ножницами и серпами – и пошли на нас войной, осадив наш дворец, крича, что на этот раз мы станем их едой.
Понятно, без опыта в кровопролитии они проиграли битву, ведь мы столетиями вострили свои клинки. Даже с их численным превосходством мы косили их, как сено, и кровь ручьями бежала в сточных канавах. Да, они проиграли битву, но выиграли войну. Ибо хоть мы пировали неделю, скоро тела убитых сгнили, и стало ясно, что мы приговорили себя, лишившись источника пищи.
Месяц или два нам удавалось продержаться, вылавливая тех, кто закрылся в своих домах или разбежался по окрестным полям. Но постепенно мы начали голодать.
Один за другим мои родственники поддавались соблазну обычной еды, жертвуя бессмертием ради черничного пирога или ломтя хлеба с маслом, и сами немедленно становились пищей для тех, кто оставался непреклонен в вере. Наконец уцелели лишь двое, я и моя любовница-кузина, чье тщедушное тело поддерживала железная воля. Единственные из всей нашей расы. Мы уговорились голодать, но не отступаться от старых обычаев. И мы голодали – обтянутые кожей ребра были как пустые полки в буфете, колени и локти как узлы на нитках наших членов. Вновь и вновь мы варили кости своих родных, и бульон с каждым разом был все жиже. И вот наступила ночь, когда, проснувшись, я увидел рядом с собой пустую постель, а из глубины дома долетел звук, что я поначалу приписал крысам, но, решив проверить, обнаружил свою любовницу в углу кухни с коркой хлеба во рту.
Гнев, голод и горечь переполнили меня, и, схватив тесак для рубки мяса, я отсек ей голову.
Следующие годы были трудны. Я сохранил тело любимой во льду и отведывал по чуть-чуть, сначала глазные яблоки, мозг, нежные груди, после тощее мясо ног и рук, напоследок сварив кости, из которых высосал мозг. Вот так я выживал, набираясь сил, чтобы рыскать по городу в поисках жителей, прятавшихся на чердаках и в подвалах с припасенной едой, детей, запертых в сундуки под кроватью, старух, засунутых в чуланы, как старая мебель. Из них я отобрал мальчика и девочку, брата с сестрой, как начало нового рода. Любой лавочник, факир, башмачник, флейтист и вор в этом городе – потомок этих двоих, тысячелетия как вытащенных из руин. Их сограждане поддерживали во мне жизнь, пока пара не дала потомство, а там я ограничивал себя до тех пор, пока не получил несколько пар, способных отдавать мне лишний приплод.
Я долго жил в городе, население которого понемногу росло, и когда улицы вновь сделались оживленными, я призвал городских старшин и предложил план. Горожане должны были помочь мне разобрать дворец и выстроить замок в горах, где мы теперь сидим, особняк для одной живой души. Я дал слово, что не стану спускаться и выслеживать жертвы на ночных улицах, если раз в месяц мне станут присылать одного из их числа. Так длилось столетиями. Раз в несколько недель раздается стук в дверь, и, открыв, я вижу бледного юношу или дрожащую девицу, которых встречаю и веду прямиком на кухню, если голоден, либо в башню дожидаться, пока проголодаюсь. Я был удивлен, когда ты постучался вчера вечером, поскольку едва приступил к последнему подношению, юной девушке с прекрасными волосами.
– Солья.
– Твоя знакомая? Очень неясная.
– Ты не поговорил с ней? Не спросил её имени?
– Я не имею обыкновения фамильярничать со своей едой.
– И что же теперь?
– Ты первый, кто выбрался из башни. Могу ли поинтересоваться, как тебе это удалось?
Пико показал отмычку.
– Я был когда-то вором.
– Так ты и биться умеешь?
– Никогда не приходилось, хотя я обучался этому у женщины, обожавшей сражаться.
– Так как же нам быть? – безымянный властитель смерил Пико равнодушным взглядом.
Пико посмотрел на него, пытаясь проникнуть под безучастную маску.
– Отчего ты больше не высекаешь в камне? – спросил он.