– Ты, несомненно, говоришь правду, – сказала Адеви, – только ты наивный простак, если думаешь, что у леса есть край, а будь оно и так, что сможешь туда добраться. Ребята, – обернулась она к разбойникам, – кто возьмется проводить парня дальше на восток?
Вопрос вызвал в стане разбойников замешательство.
– Я не такой отчаянный, – пробормотал один.
– Я выйду против любого мужчины, – сказал другой, – но в лесу полно причудливых и опасных тварей. Это нечестно – биться с теми, кто превосходит людей либо им уступает. Мы не лезем к ним, а они к нам – пусть так и остается.
Остальные одобрительно заворчали.
– Против любого мужчины, говоришь, – отозвалась Адеви, – но готов ли ты выйти против женщины?
Разбойник нахмурился и покраснел, шевеля палкой угли костра, а шайка принялась улюлюкать, хотя в душе каждый боялся атаманши.
– Трусливый сброд, – вновь заговорила она с Пико. – Но страх их не на пустом месте стоит.
– Я решился пойти, и либо найду крылья, либо свою смерть, – ответил он.
– И ты не боишься чудовищ? – во взгляде её мелькнуло жадное любопытство.
– Ещё как боюсь, но таков мой путь.
– Ладно, все это болтовня, – резко оборвала она, щелчком отправив сигарету в огонь. – Твой путь оканчивается здесь. Согласен вступить в мою шайку? Готов украсить клеймом свою руку? – Она закатала рукав, открывая выжженный полумесяц. – Готов стать товарищем в наших ночных приключениях? Жизнь разбойника нелегка, но наградой тебе будет бешеный стук сердца, танцы в лунном свете, брызжущая на руку горячая кровь и, конечно, золото. Золото! – Тут она запустила в карман руку и швырнула к ногам Пико пригоршню монет.
– Есть у меня другой выход? – спросил он.
– Есть холодная сталь, которая проткнет твою шею, – сообщила она, чистя ногти кончиком сабли.
– Тогда придется стать вором, – безрадостно заключил Пико. – Только вряд ли я в этом преуспею. Понимаете, я не сторонник насилия.
Адеви пропустила его слова мимо ушей.
– Ребята, подходи ближе, – позвала она. – Встречайте нового товарища
Разбойники окружили Пико, заставили его положить ладонь левой руки на острия обращенных к нему ножей и повторить следующую клятву:
«Клянусь острием кинжала и темной стороной луны, блеском золота и горячим молотом крови хранить верность воровскому братству и моей атаманше Адеви».
Затем каждый надрезал себе ладонь, Адеви, как тисками сжав ему пальцы, сделала то же с ладонью Пико, и он по кругу обменялся со всеми разбойниками кровавым рукопожатием.
– Теперь выпьем, – воскликнула Адеви. – Тебе что, приятель?
– Пожалуй, бокал белого вина, – сказал Пико, вызвав взрыв грубого хохота.
Адеви нахмурилась:
– Виски или ром, выбирай.
– Тогда ром, – обреченно произнес он.
Откупорили несколько плоских квадратных бутылок, и кто-то сунул Пико хрустальный стакан с порцией густой вязкой жидкости. Он осторожно попробовал содержимое кончиком языка и медленно пригубил. Алкоголь пламенем обжег внутренности. Адеви подмигнула зеленым глазом, и он с робкой улыбкой поднял стакан. Скоро ноги его пошли куда-то в сторону, а край стакана никак не желал попадать в рот, но тяжкое оцепенение оказалось как нельзя кстати, когда ухмыляющийся разбойник приблизился с раскаленным докрасна клеймом, велел остальным держать Пико и прижал железо к его плоти, чуть не задушив вонью горелого мяса и погасив рассудок запоздалой болью.
Растяжки обращенных треугольными выходами к кострищу палаток разбойников вздымались и опадали под порывами ветра, а их обитатели спали, высунувшись наполовину наружу, не выпуская из рук бутылок с виски, чтобы в случае чего кинуться на подмогу бодрствующим собутыльникам. Вокруг лагеря как дань прекрасному были расставлены на пнях перевернутые человеческие черепа, превращенные в горшки. Цветки львиного зева поднимались из насыпанной в эти горшки земли, прорастали через глазницы, покачивались над оскалом. Лагерь пестрел приметами самой нелепой роскоши: плюшевые кресла, медные светильники, изящные приставные столики, картины в золоченых рамах и прочие трофеи прежних грабежей истлевали, никому не интересные. Разбойники ели мясо с прутиков, хватали пальцами дорогую икру и изысканный сыр с фарфоровых тарелок, глушили свой ром из золотых кубков. Их одеяния, наугад выхваченные из платяных шкафов города, можно было бы назвать роскошными, если бы не пятна жира на полотняных брюках и брызги крови на шелковых рубашках. Судя по всему, они ценили и берегли только свои ножи.