– Отчего ты грустишь? – спрашивали девушки, и он рассказывал об овале губ Сиси, о трепете её перьев в небесных потоках, о её смехе, что слетал к нему как обещание дождя. Девушки вздыхали. Он спрашивал, как им случилось оказаться в этом буйном лесном углу, и выслушивал истории о похотливом отце или мстительной мачехе, о нежданной беременности или скуке среди убогих городских мужчин. Пока он слушал, девушки гладили его худые руки и ласкали бледные щеки, но все ласки он оставлял без ответа, так что разбойникам не было повода ревновать, а днем, когда лагерь затихал, а девушки расходились для любовных утех, он удалялся на какую-нибудь поляну. Хотя он мог, как все, спать в палатке, поэт, если не было дождя, брал одеяло и дремал в тени деревьев, никогда, впрочем, не удаляясь от лагеря, ибо стоило отойти от кострища дальше чем на бросок камня, как часовой хмыкал и поднимал голову, прекращая точить свой нож.
Как-то безлунной ночью Адеви провела его тайной тропой назад к городу у моря, и он с усмешкой подумал, что мог бы избавить себя от трехдневных мучений, попади на эту тропинку с самого начала. Они подошли к городу сверху, на рассвете, когда гудят колокола, а крылатые жители взлетают со своих башен, и Пико с замиранием сердца вновь увидел плеск крыльев над морем. Увидел он и свою маленькую библиотеку на склоне горы, но стремления вернуться туда не ощутил. Она больше не была его домом.
Весь день они спали на опушке леса, когда же следующей ночью спустились в город, Пико показалось, что с его ухода минуло не меньше года, и он брел по булыжной мостовой, будто во сне. Странно, думал он, что приходится возвращаться туда, где началось моё путешествие, чтобы его продолжить. Хотя в конечном счете не так уж странно, ведь так часто бывает со стихами.
Сопровождаемые лишь писком летучих мышей и лунным светом, Адеви и её спутник взбирались на стены и проползали над лабиринтами переулков в поисках домов, где спрятаны сокровища. На крыше Пико почувствовал себя пушинкой, приставшей к коньку, и с такой высоты ему захотелось пропеть, прокричать совам, кружащим над улицами, громко продекламировать свои стихи. С подоконника на оконную раму, а оттуда на фронтон перепрыгивали воры, легко перебегая по черепице, видя, как их тени, искаженные узлами с добром, проступают в свете звезд на стенах, словно призраки одиноких горгулий, изливающих обиду на мир в диких прыжках по крышам.
Адеви приказывала тщедушному поэту пролезть через узкое слуховое окно; он на цыпочках проходил между вздохов спящих, через воздух, полный странных сонных речей, чтобы отомкнуть дверь своей повелительнице. Адеви доставала из мешка свечу, и с этим лепестком огня они принимались искать золото. Переворачивали инкрустированные шкатулки, смотрели под сложенной одеждой, прощупывали выдвижные кирпичи в надежде на светлый отблеск металла, что так волнует кровь. Они сгребали драгоценности в мешки, приглушая звяканье сложенной в несколько раз тканью, и бродили по комнатам, прихватывая что подвернется: нефрит, статуэтки слоновой кости, серебряные ложки, шелк. В детской кроватке ребенок крепко прижимал к себе куклу с фарфоровым личиком, Адеви извлекла её из крошечных пальчиков и бросила Пико. Ребенок вздохнул и заворочался на своей простынке. Пико же размышлял, каково родиться в таком доме, где мать кладет тебе куклу на грудь и кидается баюкать и целовать, стоит ветру чуть прошуметь за окном Ребенок погладил воздух, и, когда Адеви вышла, поэт осторожно подсунул куклу обратно.
Потом Адеви провела его по крышам к стоящему над гаванью громадному дому. Подцепив шпингалет ножом, она без труда открыла чердачное окно. Следом за ней он спустился по лестнице в большой зал без какой-либо мебели и в замешательстве смотрел, как она запирает дверь и опускает шторы на окнах. Но вот она зажгла свечу, и взгляду открылись развешанные на стенах картины. Они медленно двинулись по комнате, Адеви подносила свою свечу к каждому полотну, не спуская глаз с Пико, который восхищенно ахал и вздыхал, столь прекрасными и удивительными были картины: с крылатыми рыбами и людьми с птичьими головами, деревьями, ветви которых кончались ладонями, и девушками с ногами газелей. Все было прорисованно в мельчайших деталях, роскошными красками. Лица диковинных созданий на полотнах были печальны.
– Какая красота, – бормотал Пико. Он решил, что Адеви задумала украсть одну из картин, но, завершив осмотр, она дунула на пламя, подняла шторы, и тем же путем, что и вошли, они удалились, закрыв за собой чердачное окно. Потом через переулки, избегая освещенных мест и не в меру общительных пьяных, они прокрались назад на опушку леса, где Пико разложил костер, пока Адеви вытряхивала из мешков добычу.