Но художник больше не сел. Он поднял руку, наставив на Пико палец, как холодное слово, проступившее в мерцании свечей.
- На рассвете, - произнес он. - На северном пустыре. Оружие приготовит Нарья.
В последовавшей за этим гробовой тишине его каблуки простучали по мощеному полу, потом зашелестела наброшенная на плечи накидка и хлопнула дверь, а через мгновенье повеяло ледяным дыханием морозной ночи.
Остаток ночи походил на сон. Поначалу Пико не мог сообразить, что его ожидает. Только когда Нарья стала описывать правила дуэли, он понял, что канат Сольи лопнул уже без нее, и теперь он падает, не зная, что ждет внизу, булыжники или хризантемы.
Рассвет был ясным, с трескучим морозом. Горстка ворон по дуге взмыли ввысь и упали, как брошенные камни, и после этого в городе все застыло, кроме маленькой группы на огромном заснеженном мосту. Первым шел Зарко, широкими шагами отхватывая большие куски дороги, следом Нарья с футляром под мышкой. Пико брел последним, колеблясь и медля, как будто стряхивая снег с лодыжки статуи или подбирая увядший лист он мог предотвратить то, что должно было случиться. Они вышли из города, оставив горы слева, и прошли небольшой рощицей к пустырю, служившему ареной для многих эпизодов из прочитанных им здесь книг. Это был вытоптанный овал в окружении черных стволов деревьев, их ветви расщепляли небо, удерживая ночные тени. На дальнем конце прогалины выступали под снегом надгробия, а в центре, как алтарь, стоял доходящий до колен черный гранитный столб. Никто не нарушал тишину, когда они подошли к этому знаку. Положив коробку, Нарья стала скручивать сигарету, Пико и Зарко смотрели, как она разминает табак, загибает бумагу, облизывает край и сворачивает потуже. Протянув сигарету Зарко, она свернула новые для себя и Пико, и все прикурили от одной спички. Пико отошел к деревьям и стоял, уставившись на них, будто надеясь разглядеть там нечто более осязаемое, чем тени.
Нарья докурила, опустилась на колени и открыла футляр. Под крышкой с обтрепанной сатиновой подкладкой рядышком, как дремлющие хищные птицы, пристроились два короткоствольных пистолета. Рукоятки их были отделаны розовым Деревом с сеткой из серебряной проволоки, стволы густо смазаны маслом и радужно переливались. Она подошла к Пико, тот выбрал пистолет, неумело взяв его в обе руки. Зарко пренебрежительно взял оставшийся, извлек пулю и проверил механизм. Дунул в ствол, вложил пулю назад, и крутанул пистолет на указательном пальце, так что рукоятка со шлепком легла в ладонь.
Оставив Пико и Зарко у столба, Нарья отошла, чтобы произнести заключительные слова.
- Я скомандую, и по моему счету каждый из вас сделает десять шагов, после чего в любой момент можно стрелять. Оба согласны с правилами?
Стоящие спиной к спине дуэлянты не шелохнулись.
- Тогда начнем. Один. Два. Три.
Хриплый голос ронял слова в воздух, где они на мгновение повисали, как оседающий пепел.
- Четыре. Пять. Шесть.
Сердце гулко ухало, кровь ревела у Пико в ушах, но с тем, как подходил к концу отсчет, все улеглось. Странная легкость внезапно охватила его, он точно парил над снегом, наблюдая далеко внизу медленно расходящиеся фигуры - единственное, что двигалось в застывшем мире. Паузы между цифрами, казалось, растягивались в вечность.
- Семь. Восемь. Девять. Десять.
Когда он начал оборачиваться к Зарко, конечности налились свинцом. Художник, во время отсчета державший пистолет дулом кверху возле уха, вытянул руку перед собой. Пико тряхнул головой, как человек, старающийся сконцентрироваться, нашел глазами пистолет и стал поднимать руку.
Выстрел был странно тихим, как хруст сломанной ветки, щелчок пальцами или негромкий кашель. Пико испугался, что сам нажал курок, но тут же увидел клубок дыма, расплывающийся над пистолетом Зарко. Только ствол его был повернут в другую сторону. Ошеломленный Пико увидел плеснувший на снег позади Зарко кровавый фонтан, а следом как подрубленное дерево свалилось безжизненное тело.
Пико сделалось дурно. Упав на колени, он схватил горсть снега и стал растирать лицо, словно шок от холода мог перебить бурю в сердце. Он уткнулся лбом в землю, сжался в комок, только бы не видеть это небо, где кружили вспугнутые птицы, и очнулся, когда Нарья стала трясти его за плечо.
В сменившем наряд городе они сидели в кафе вдвоем, и Пико казалось, что, кроме пальцев, держащих чашку горячего кофе, все тело его заледенело. Он крепко сжимал чашку, как утопающий сжимает обломок дерева, в надежде что его вынесет к берегу.
Они просидели очень долго; кафе наполнялось людьми, пустело и наполнялось снова; приплывшие из-за гор облака стали посыпать улицы снегом. Они пили кофе. Курили. И молчали.
Истощенные до предела, они заснули в постели Пико в объятиях друг друга, а снег все шел. Проснувшись среди ночи, он увидел, что сугроб на балконе вырос до половины двери, потом заснул снова, и ему снилось, что снег заполнил комнату и он спит под снежным покрывалом, а чей-то голос напевает невнятные слова.
Вновь проснувшись, он увидел Нарью, сидящую в его куртке на стуле у окна; через расчищенный пятачок на замерзшем стекле она смотрела на снег, толстым ковром лежащий на каждой крыше. Крупные хлопья продолжали валить с неба. Когда он сел на постели, она обернулась, посмотрела, достала из кармана его куртки кисет с табаком, стопку папиросной бумаги и свернула ему сигарету.
- Тело давно уже замело, - сказала она.
- Разве его не похоронят?
- Весной, когда стает снег, на кладбище дуэлянтов появится еще одно надгробие. Если вороны не расклюют его раньше.
- Ты прежде теряла друзей?
Она кивнула.
- После дуэлей?
- Дуэли, самоубийства, черный дом. С этим надо смириться, не то свихнешься.
- Как Зарко.
- Зарко был влюблен. Здесь в городе безумие, смерть и любовь составляют неразлучное трио.
- А ты никого не любила?
Она прижала руку к стеклу, голос ее был еле различим.
- Было время, когда я думала, что люблю тебя, Пико. Ты осмелился распахнуть объятия смерти, выступив в безнадежный поход. Но ты сдался, похоронил историю, что давала тебе силу.
Он промолчал.
- За те часы, что ты спал, - продолжала она, - я подумала и решила забрать у тебя твою историю. Раз ты сам отверг ее, любой теперь сможет продолжить. Завтра я отправляюсь, но не на восток, не в твой утренний город. Крылья мне не нужны. Я хочу увидеть море.
Она собрала кожаный чемоданчик с одеждой и набором для готовки, и он предложил ей свой компас.
- Но вдруг ты решишь продолжить путь? - спросила она, крутя в руках медный корпус с упрятанной под стекло своенравной маленькой стрелкой.
- Пойду по солнцу, - ответил он.
Остаток дня они потратили на покупку свечей, мотка прочного шнура, четверти головки голубого сыра, пачки твердого печенья, ломтя копченой грудинки и, конечно, запаса табака и бумаги. Она упаковала дюжину книг, но не смогла поднять свою поклажу, так что, при молчаливом сочувствии Пико, мучительно отбирала, что отложить, и в конце концов оставила три книги из его библиотеки да несколько тоненьких черных тетрадей с собственными стихами.
Ночью они занимались любовью, пока чемодан дожидался в углу комнаты, потом Пико заснул, а проснулся один в кровати. Снег прекратился, и в окно лился голубой лунный свет. Нарья опять сидела на его стуле, единственная слеза, как растаявшая снежинка, блестела на ее щеке.
Вновь проснувшись на рассвете, он увидел, что ее поза не изменилась, но слеза исчезла, и засомневался, не померещилось ли ему в первый раз.
- Ты совсем не спала? - спросил он, и она покачала головой, но глаза были ясными.
- Пошли завтракать, - позвала она.
Они заказали гигантские порции сосисок и бекона с омлетом, сыром, фасолью и жареной картошкой, запивая бесчисленными чашками кофе с молоком, потом она взяла чемодан, и они вышли из теплого уюта кафе на холодную улицу. По обе стороны бульвара снег был собран в большие кучи, но дальше они пробирались, утопая по лодыжки. Остановившись за последним домом и взявшись за руки, они оглядели уходящий вниз белый склон, будто покрытый толстым слоем гагачьего пуха Ветви сосен и елей на опушке леса сгибались под тяжестью снега, но вдали пространство было густо-зеленым. Нарья поежилась, и Пико обнял ее за плечи.