На миг кажется, что он захлебнется от нахлынувших воспоминаний, ему нечем дышать, шлюз пробит, и легкие уже готовы взорваться. Но воспоминания редко губительны.
Он относит книгу назад в башню и в тот же день читает ее от корки до корки, учась познавать себя. Прочитанное удивительно и прекрасно; пожалуй, думает он, прекраснее даже его пребывания в утреннем городе, потому что исполнено печали.
Он вспоминает Сиси, ее взмывающий дугой смех, ее одержимость небом. И тотчас любовь, что привела его сюда, разгорается внутри, как лампа, с которой сдернули полотно, как день, рожденный из ночи. Любовь, давшая ему крылья. И он осознает, что ее любовь ему дороже крыльев, дороже целой жизни в полете. И возвращение это священно.
Глава 10
МОРЕ
Той же ночью он пускается в путь, вылетев, пока другие спят, из башни, унося свою книжку и воспоминания на запад через пустыню.
Лететь получается быстро. К полуночи он у источника, где встретил Айю, но без бадейки не напиться, и он летит дальше. Его мелькающая внизу тень за минуты пересекает пространство, стоившее ему часов нестерпимых мучений, и к утру пустыня позади, он у подножия холмов, выше них - мятый занавес гор. Тут он пьет из ручья и спит в кружевной тени акации, и к середине дня восходящие потоки воздуха поднимают его над сухим кустарником, закручивают выше, вдоль покрытой рубцами шкуры гор, в морозный воздух, где приходится разгонять кровь взмахами крыльев, пока он не поднимется достаточно высоко, чтобы пронестись над перевалом, над пустыми башнями черного замка. Он мельком замечает внутренний двор под сплошным белым ковром вновь выпавшего снега и на крыльях теплого ветра уносится к городу в горах, где весна уже украсила свечами нежно-зеленые кроны каштанов. Его тень скользит вдоль бульвара, и он видит, как официанты и лоточники задирают головы и что-то кричат, но его уже след простыл, он минует черепичные крыши, затопленные паводками поля, и вот он уже над лесом. Листва, что когда-то дробила солнечный свет, ветви и деревья, что складывались в узоры лабиринта, теперь превратились в сплошной зеленый ковер, зеленое море, колышущееся под порывами ветра.
Вторую ночь он спит у водопада, а утром ополаскивается под жесткими струями и встряхивает перья, чтобы просушить их. На следующий день он пролетает жилище Господина Кролика и очередную ночь проводит в лесу. Следующую ночь, четвертую по счету с того как он покинул утренний город, он спит в пустой башне Валко, на простынях, которые расстелил сам, уже и не вспомнить сколько месяцев назад.
Весь следующий день он летит, и уже после того как пала ночь, в темноте пролетает над кострами, которые могли развести разбойники, а может, другие путешественники в начале собственных странствий, и в предрассветные часы оказывается на опушке леса над морем. Там он усаживается, сложив крылья, вдыхая запах моря, поджидая рассвет, поджидая, когда со звоном колоколов с сотен башен взмоют в воздух крылатые, и его любовь среди них.
Он счастлив этим мгновеньем спокойного одиночества в конце своего похода, пока лица и голоса, точно созвездия, проплывают в его памяти. Каким наполненным он себя ощущает! Вспоминая неказистого паренька, более года назад покинувшего эти предгорья, он смеется, трогает книгу, книгу для записей, хранящую столько воспоминаний, и мысленно салютует хилому библиотекарю, который набрался-таки смелости бросить все и отправиться в опасный путь по неведомым землям в погоне за мечтой. Бывают такие утолки мира, сказал безымянный владыка черного замка, что искрятся образами, и, быть может, эта опушка леса, прилегающая к морю и небу, как раз и есть такой уголок. Быть может, рядом в темноте и вправду сидит неведомо его прежнее «я» в благоговейном трепете перед его крыльями. Первая птичья трель оживляет тишину, и он видит, что солнце разбросало в темноту свои первые лучики, как девушка, что расправляет на балконе волосы для просушки. Вглядевшись пристальнее, он может различить границу моря и неба. Справа и слева выступы гор подпирают небесные покосы, а внизу понемногу проступают крыши, но с чувством, граничащим с паникой, видит он, что очертания города изменились. В его отсутствие город стал другим, и он встает, держа руки у горла в припадке удушья, в то время как рассвет медленно озаряет строения под ним, которых теперь меньше. Больше не возносятся величаво бесчисленные островерхие башни с их яркими кровлями и арками, колоколами, голубями и крыльями. Лишь низкие крыши домов простираются перед морем равниной из черепицы. На миг ему кажется, что он попал в другой город, но, повернувшись, он видит на склоне холма свою библиотеку со статуями, вытянувшимися в неподвижном воздухе. Неподвижный воздух. В этом городе рассвет всегда гудел от колокольного звона и хлопанья крыльев. Теперь свет ложится вдоль молчаливых улиц.
В полном замешательстве, еще не скорбя, поскольку не ведает размеров своей утраты, идет он в библиотеку. Дверь заперта, но ставни в куполе распахнуты, он плавно подлетает и садится на подоконник, где, бывало, писал стихи, и заглядывает в комнату, где в окружении дюжины кошек на тюфяке спит Нарья. Сойдя с подоконника, он становится рядом на колени, и она открывает глаза. Толком не проснувшись и оттого не удивленная внезапным появлением, обычным в сновидениях, она улыбается:
- Пико, ты вернулся.
Затем садится - потревоженные кошки урчат и выгибают спину, - касается рукой его лица, крыльев и смеется:
- Пико. Глазам не верю. Ты так прекрасен, что и не узнать. И крылья. У тебя крылья. Ты нашел утренний город.
Он кивает.
- И теперь можешь летать.
Он кивает снова.
- Нарья, - произносит он голосом, напоминающим шуршание песка в склянке. - Нарья. Башни.
Она смотрит в ответ.
- Идем, - говорит она. - Я сварю кофе.
Они спускаются по винтовой лестнице в библиотеку, и там он ахает и разражается слезами. Книги вместе с полками, на которых они стояли, исчезли. Стены заново выбелены, но потолок, некогда украшенный фресками, сейчас покрывают клочья и пятна сажи, через которые кое-где проступает былая роспись. Тут букет перьев, там глаз. Полускрытый тенями бродячий зверинец. Мозаика мраморного пола - в сети трещин, многие плитки заменены осколками, не совпадающими с узором...
Нарья обхватывает его рукой, поддерживает, как когда-то он ее, тому много месяцев... или лет? Сколько времени провел он в утреннем городе - сказать невозможно. Дни пролетели как один, дни на солнце, зачарованная жизнь крылатых людей. И вот он стоит в сожженной комнате.
Нарья распахивает медные двери, и в потоке хлынувшего света у одной из стен видна единственная низкая полочка с тремя книгами. Он подходит, склоняется к ним. Это те книги, что он выбрал с собой в дорогу, - книжка стихов, сборник рассказов, роман - те, что он позже отдал Нарье. Забрав их тогда, он, сам не ведая, спас их, и теперь они единственные книги в библиотеке, да, пожалуй, в целом городе.
- Пожар, - произносит он.
Она кивает.
- Я оказалась здесь почти сразу после этого. Люди рылись в грудах камней от разрушенных башен в поисках поживы. Мне попались несколько колоколов, расплавившихся в метеориты. Я собрала куски кровли, чтобы уложить сюда на место плиток. - Рукой она проводит над полом,
- А крылатые? - шепчет он.
- Исчезли. - Она на миг обернулась к ярко сияющему дверному проему, затем застенчиво погладила его крылья. - Ты первый крылатый, кто мне встретился.
- Исчезли куда?
- Сначала поговорим о другом.
Перед дверями по-прежнему растут ирисы, ковром изорванной лиловой бумаги, которой доверяют тайны. Сорвав цветок и прижав его к груди, он садится на ступеньку, пока она разжигает маленький очаг, наполняет из колодца чайник и вешает на огонь. Присев рядом на ступеньку, она сворачивает сигарету и протягивает ему, но он качает головой, и она курит в одиночку.
- Расскажи о своем путешествии, - просит он и, пока они пьют кофе, пока встает солнце и улицы заполняются людьми и бурлящим прибоем детского смеха, а рыбачьи лодки спускаются на воду, выслушивает историю с неповторимым набором странных персонажей, удивительными беседами, страшными напастями и передышками. Уже почти полдень, когда она заканчивает.