Обеим сторонам это решение пришлось по душе, оба вышли из судейской залы удовлетворенными, и от благодатного действия этого решения по всему лицу земли взошли такие всходы, благословение такого правосудия всему миру принесло благодать“».
«„О ходжа, — сказал придворный, — вопрос царя разрешен. Но мой друг дал мне поручение, просил разрешить его загадку и сказал: „Если дальше черного цвета нет ничего, то почему же черные волосы человека становятся белыми?“ — „Чтобы люди видели, — ответил хлебопашец, — что дела творца, велик и славен да будет он, не похожи на дела тварей. Краску, с которой все красильщики мира бессильны что-нибудь сделать, красильщик его мощи перекрашивает таким образом“.
„Затем он спросил меня, — сказал придворный, — если во время сближения и слияния, при брачном сожительстве удовольствие мужчины и женщины одинаково, то почему же обязанность платить вено падает на мужа?“ — „Хотя услада мужчины и женщины одинакова, — отвечал хлебопашец, — женщина испытывает страдание от утраты девственности, несет бремя беременности и кормления, переносит страдания родов. Вот потому-то за такие мучения и страдания бремя вена кладут на шею мужчины, цепь брачного дара накидывают на шею мужей“.
„Затем он спросил еще, — сказал придворный, — почему под старость и с наступлением дряхлости лицо мужчин кажется светлым, а лицо женщины скверного цвета?“ — „Природа мужчины состоит из глины, — отвечал хлебопашец, — а глина со временем не уничтожается, а становится все чище и чище; тогда как природа женщины — мясо, которое со временем уничтожается и меняет свои свойства. Поговорка гласит: „Всякая вещь возвращается к своему первоисточнику“».
«„О ходжа, — сказал придворный, — вопрос царя разгадан, затруднения моего друга разрешены, но представившееся мне затруднение больше, чем все эти затруднения, вместе взятые. Мой вопрос труднее, чем все эти. А вопрос этот таков: вас три брата; самый младший из вас — старый и дряхлый, средний — человек пожилой, а ты — самый старший из них — молод и свеж. Что это за удивительное явление? Что за странное дело?“ — „О ходжа, — ответил хлебопашец, — нас три брата, и все трое — хлебопашцы. У младшего из нас два горя — одно в доме, другое вне дома; одно — это то, что посев его никогда не всходит, а другое, что дома у него ворчливая жена. Эти две горести так состарили его. У среднего брата одно горе — посев его удается, но дома у него непокладистая жена. Потому-то он и кажется человеком средних лет. А у меня нет горя ни дома, ни вне дома — посев мой удается, жена у меня дома покорная. Чего же мне стареть?“»
Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью: «О хозяйка, таковы последствия веселости женщин и раздражительности жен. Теперь вставай, распусти узел бровей, удали со лба складки, устрани мрачность и суровость. Радостной и веселой ступай к другу и полони его своим изяществом и остроумием».
Худжасте хотела последовать его совету, но кислое лицо ночи скрылось за завесой, появилось совершенство веселого дня, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…
Рассказ о царе, не ведавшем горя,
о том, как он посылал сватов к дочери кесаря
и как вспыхнула война
Ночь пятидесятая
Когда золотую подвеску-солнце прицепили на грудь жене-западу, а серебряный амулет-месяц надели на шею невесте-востоку, Худжасте, надев золотые подвески и серебряные амулеты, пришла к попугаю и сказала: «О попугай, до каких пор будешь ты писать магические формулы моей кровью? Уж сколько ночей прихожу я к тебе и возвращаюсь назад, ничего не добившись! Вспомни же о моем хлебе и соли и не сыпь столько соли на мои раны!» — «О хозяйка, — ответил попугай, — сегодня настала та ночь, когда ты пойдешь к своему другу и озаришь его келью своим светом. Но только, если, помимо меня, кто-нибудь узнает твою тайну или узнает, что случилось, надо, чтобы ты, подобно дочери румийского кесаря, какой-нибудь уловкой доказала свою невинность, какой-нибудь хитростью сумела добыть себе охранную грамоту». — «А как это было?» — спросила Худжасте.