— Но почему дети? — спросил Дэвид.
— Потому что взрослые впадают в отчаяние, а дети — нет, — объяснила она. — Дети приспосабливаются к новым телам и новым жизням, ведь какой ребенок не мечтает стать зверем? И по правде говоря, я предпочитаю охотиться на детей. С ними и охота интереснее, и на стене они смотрятся красивей.
Охотница отступила на шаг и принялась внимательно разглядывать Дэвида, как будто лишь теперь сообразила, о чем он спрашивает.
— Как тебя зовут и откуда ты пришел? — спросила она. — Ты не отсюда. Ты и пахнешь не так, и говоришь по-другому.
— Меня зовут Дэвид. Я из другого места.
— Что за место?
— Англия.
— Ан-глия, — повторила охотница. — А как ты сюда попал?
— Есть проход между вашей землей и моей. Я проник сюда, но не могу вернуться домой.
— Какая жалость, — протянула охотница. — И много детей в Ан-глии?
Дэвид не ответил. Охотница схватила его за щеки, впившись ногтями в кожу.
— Отвечай!
— Да, — невольно проговорил он.
Охотница отпустила его.
— Возможно, тебе придется показать мне этот путь. Здесь почти не осталось детей. Они больше не шастают поблизости, как прежде. Эта, — она махнула рукой в сторону головы девочки-оленя, — была последней, я ее берегла. Впрочем, появился ты. Итак… или я использую тебя, как ее, или ты проводишь меня в Ан-глию.
Охотница отступила от него и задумалась.
— Я терпелива, — произнесла она наконец. — Я знаю эту землю и уже переживала такие перемены. Дети вернутся. Скоро настанет зима, и у меня достаточно запасов, чтобы пережить ее. До первого снега ты будешь моей последней охотой. Я сделаю из тебя лиса, потому что ты, похоже, еще смышленей моего маленького олененка. Кто знает, вдруг ты убежишь от меня и заживешь своей жизнью в каком-нибудь укромном уголке леса? Хотя никому это пока не удавалось. Но всегда есть надежда, мой маленький Дэвид. Надежда умирает последней. А теперь спать, ибо завтра мы начинаем.
С этими словами она взяла тряпку, вытерла лицо Дэвида и нежно поцеловала мальчика в губы. Потом положила его на большой стол, приковала цепями на случай, если ночью он попробует убежать, и погасила все светильники. При свете очага она разделась, улеглась на свой тюфяк и тут же уснула.
Дэвид не спал. Он думал о своем положении. Вспоминал свои сказки, а еще историю о пряничной избушке, которую ему рассказал Лесник. В каждой сказке было чему поучиться.
И постепенно у него созрел план.
XVII
О КЕНТАВРАХ И ТЩЕСЛАВИИ ОХОТНИЦЫ
Рано утром охотница проснулась и оделась. Она поджарила мясо и съела его, запивая чаем из трав и специй, а потом подняла Дэвида. После ночи на жестком столе у него ломило спину, руки и ноги болели от цепей, да и поспать удалось всего ничего, зато теперь он чувствовал, что не все потеряно. До сих пор он большей частью зависел от доброй воли окружающих — Лесника, гномов. Теперь он был сам по себе, и только от него зависело, выживет он или нет.
Охотница дала ему чаю, затем попыталась накормить мясом, но он плотно стиснул зубы. Мясо сильно пахло дичью.
— Это оленина, — сказала охотница. — Ты должен поесть. Силы тебе понадобятся.
Однако Дэвид не разжимал зубов. Он думал о девочке-олене и ощущал прикосновение ее кожи. Кто знает, что за ребенок был частью животного? Возможно, это плоть девочки-оленя и охотница раскромсала обезглавленное тело, чтобы позавтракать свежим мясом. Дэвид не мог это есть.
Охотница оставила свои попытки и дала ему хлеба. Она даже освободила Дэвиду одну руку — так, чтобы он смог поесть самостоятельно. Пока он ел, она принесла из конюшни клетку с лисом и поставила ее на стол рядом с Дэвидом. Лис смотрел на мальчика, как будто сознавал, что скоро произойдет. Пока они разглядывали друг друга, охотница принялась собирать все необходимое. Это были лезвия и пилы, бинты и тампоны, длинные иглы и мотки черных ниток, трубки и склянки, а также сосуд с вязкой прозрачной жидкостью. К нескольким трубкам она присоединила кузнечные мехи — «на всякий случай, чтобы сдержать кровотечение» — и подогнала кожаные ремешки под маленькие лапы лиса.
— Ну и что ты думаешь о своем новом теле? — поинтересовалась она, закончив приготовления. — Это прекрасный лис, молодой и проворный.
Лис, скаля острые белые зубы, пытался перекусить прутья клетки.
— Что вы сделаете с моим телом и его головой? — спросил Дэвид.
— Я высушу твое мясо и добавлю к моим запасам на зиму. Я выяснила, что можно успешно присоединить голову ребенка к туше животного, но не наоборот. Мозги животного не в состоянии приспособиться к новому телу. Они не могут правильно двигаться, так что охотиться за ними неинтересно. Вначале я выпускала их забавы ради, но больше не трачу на это время. Однако кое-кто из уцелевших еще бродит по лесу. Мерзкие существа. Иногда они встречаются на моем пути, и я убиваю их из жалости.
— Я думал о том, что вы сказали вчера вечером, — осторожно начал Дэвид. — О том, что все дети мечтают побыть животными.
— А разве не так? — спросила охотница.
— Мне кажется, так, — согласился Дэвид. — Я всегда хотел стать конем.
Похоже, это заинтересовало охотницу.
— Почему конем?
— Когда я был маленьким, то читал истории о существе под названием кентавр. Это наполовину конь, наполовину человек. От шеи и выше у кентавра голова и туловище мужчины, и он мог держать в руках лук. Кентавр был силен и прекрасен, и он был превосходный охотник, потому что совмещал силу и скорость коня с мастерством и хитростью человека. Вчера вы были проворны на своем скакуне, но все же вы не одно целое с конем. Разве ваш конь не спотыкается иногда, не скачет куда-то против вашей воли? Мой отец в юности занимался верховой ездой, и он рассказывал мне, что лошади сбрасывают даже лучших всадников. Будь я кентавром, я совместил бы в себе все лучшее от коня и человека, так что на охоте никто бы не смог от меня убежать.
Охотница перевела взгляд с лиса на Дэвида и обратно. Потом повернулась и направилась к письменному столу. Там она отыскала клочок бумаги и гусиное перо и принялась рисовать. С того места, где сидел Дэвид, он разглядел схемы, фигуры и силуэты лошадей и животных, нарисованные с мастерством настоящего художника. Он не мешал охотнице. Он просто терпеливо наблюдал, а когда взглянул на лиса, обнаружил, что тот тоже наблюдает. Так они и смотрели, объединенные ожиданием, пока охотница не закончила работу.
Она встала, вернулась к большим операционным столам и, не говоря ни слова, вновь привязала свободную руку Дэвида. На минуту он пришел в замешательство. Возможно, его план не удался и охотница собирается прямо сейчас отрубить ему голову и пересадить ее на тело дикого зверя. Обезглавит она его одним взмахом топора или будет неспешно пилить хрящи и кости? Усыпит ли каким-то снадобьем, так что он закроет глаза одним существом, а проснется совершенно другим, или ей свойственно наслаждаться страданиями своих жертв? Он был готов разрыдаться, но сдержал слезы. Подавил страх, сохранил спокойствие, и его стойкость была вознаграждена.
Надежно привязав его, охотница надела плащ с капюшоном и вышла из дома. Через несколько минут Дэвид услышал удаляющееся цоканье лошадиных копыт. Охотница ускакала в лес, оставив Дэвида наедине с лисом: две скотины, которым вскоре предназначено слиться воедино.
Дэвид задремал и проснулся, когда женщина уже вернулась. На этот раз копыта цокали совсем близко. Дверь дома открылась, и на пороге появилась охотница, ведущая коня под уздцы. Сначала конь не желал входить внутрь, но она тихо поговорила с ним, и в конце концов он последовал за хозяйкой. Дэвид увидел, как конь поводит носом, принюхиваясь к здешним запахам, и в глазах животного ему померещился ужас. Охотница привязала коня к кольцу в стене и подошла к Дэвиду.