– Боюсь, – сказал Дэвид. – Но я слышал мамин голос. Она где-то здесь. Я должен ее отыскать. Я должен вернуть ее.
– Дэвид, твоя мама умерла, – мягко возразил Роланд. – Ты сам мне говорил.
– Тогда как она может быть здесь? Почему я так ясно слышал ее голос?
Но Роланд не отвечал, и Дэвид чувствовал все большее разочарование.
– Что это за страна? – требовал он ответа. – У нее нет имени. Даже ты не можешь мне сказать, как она называется. У нее есть король, но с тем же успехом его могло и не быть. Тут есть вещи, которые явно не принадлежат этому миру: танк, немецкий самолет, попавший сюда следом за мной, гарпии… Все это неправильно. Это просто…
Голос его сорвался. Слова рождались в голове, подобно темной туче, набухающей в безоблачном летнем небе; они наполнялись жаром, яростью и замешательством. У него вдруг возник вопрос, и он чуть ли не удивился, услышав собственный голос, задающий его:
– Роланд, вы умерли? Мы умерли?
Роланд взглянул на него сквозь языки пламени:
– Я не знаю. Мне кажется, я жив, так же как и ты. Я ощущаю тепло и холод, голод и жажду, желания и сожаление. Сознаю тяжесть меча в руке, а на коже остаются следы от доспехов, когда я снимаю их на ночь. Я чувствую вкус хлеба и мяса. После дня, проведенного в седле, я улавливаю на себе запах Сциллы. Если б я умер, то утратил бы все эти ощущения.
– Наверное, так, – кивнул Дэвид.
Он понятия не имел, что чувствуют мертвые, переходя из одного мира в другой. Откуда ему знать? Он знал только, что мамина кожа была холодной, но сам по-прежнему ощущал тепло своего тела. Так же как и Роланд, он не утратил ни обоняния, ни осязания, ни ощущения вкуса. Он испытывал боль и душевные волнения. Он чувствовал жар от костра и не сомневался, что если сунет туда руку, то обожжется.
И все же этот мир оставался странной мешаниной неизвестного и знакомого, словно Дэвид каким-то образом изменил его природу, занес в него некие стороны собственной жизни.
– Вам когда-нибудь снилась эта страна? – спросил он Роланда. – Может быть, вам снился я или кто-то еще из здешних?
– Когда мы встретились на дороге, я увидел тебя впервые в жизни, – сказал Роланд. – И хотя я знал, что здесь есть деревня, я никогда не видел ее, потому что прежде никогда не ездил этой дорогой. Дэвид, эта земля так же реальна, как ты сам. Не думай, что это сон, плод твоего воображения. Я видел страх в твоих глазах, когда ты говорил о волчьей стае и ее вожаках, и не сомневаюсь, что они сожрут тебя, если найдут. Я чуял запах разложения от тех мертвецов на поле битвы. Вскоре мы встретим то, что их уничтожило, и можем погибнуть в этой схватке. Все это реально. Ты испытал здесь боль. Если ты можешь испытывать боль, значит, можешь и умереть. Тебя могут убить, и тогда твой собственный мир будет навсегда для тебя потерян. Не забывай об этом. Если забудешь, ты пропал.
«Возможно, – думал Дэвид. – Возможно».
Глубокой ночью, уже третьей по счету, с одного из постов у ворот донесся крик.
– Ко мне, ко мне! – кричал парень, которому поручили следить за главной дорогой к поселку. – Я что-то слышал и заметил какое-то движение. Я уверен, там кто-то есть.
Спящие проснулись и подбежали к нему. Те, кто находился далеко от ворот, тоже готовы были броситься на крик, но Роланд велел им оставаться на местах. Сам он подбежал к воротам и по лестнице стал взбираться на помост, где стоял наблюдатель. Там его уже ждали несколько крестьян, а другие собрались внизу и смотрели сквозь смотровые щели, прорубленные в бревнах на высоте глаз. Их факелы трещали и шипели от падающего на них и мгновенно тающего снега.
– Я ничего не вижу, – сказал кузнец поднявшему тревогу пареньку. – Ты зря нас разбудил.
Они услышали, как беспокойно замычала корова. Она проснулась и пыталась освободиться от пут, удерживавших ее у столба.
– Подождите, – сказал Роланд.
Он взял одну стрелу из связки, лежавшей у стены. Наконечник каждой из стрел был обмотан тряпкой, пропитанной маслом. Роланд поднес стрелу к факелу, и тряпка вспыхнула. Тщательно прицелившись, он выстрелил туда, где часовой со стены заметил движение. Четверо или пятеро крестьян сделали то же самое, и стрелы пронзили ночь, как падающие звезды.
В первое мгновение ничего не было видно, кроме снега и темных деревьев. Затем что-то шевельнулось, и они увидели огромное желтое тело, вылезающее из-под земли, собираясь в складки, подобно гигантскому червю; каждая складка была усеяна толстыми черными волосами, а каждый волос оканчивался острым, как бритва, шипом. Одна из стрел угодила прямо в это существо, и запах горящей плоти был столь отвратителен, что все зажали рты и носы, только бы не чувствовать вони. Из раны полилась черная жижа, шипящая от жара горящей стрелы. Дэвид заметил в шкуре существа древки сломанных стрел и копий, оставшиеся, видимо, после схватки с воинами. Невозможно было сказать, какой длины эта тварь, но она возвышалась уже футов на десять. Все смотрели, как извивается Бестия, высвобождаясь из земли, а затем показалась ее ужасная морда. На ней были бугры больших и маленьких черных глаз, как у паука, а под ними – похожий на присоску рот с рядами острых зубов. Между глазами и ртом отверстия, подобные ноздрям, трепетали, учуяв запах людей в деревне и крови, струящейся в их венах. По обеим сторонам рта у чудовища росли лапы, каждая с тремя кривыми когтями, чтобы запихивать в пасть очередную жертву. Похоже, эта пасть не способна была издавать какие-либо звуки, но до защитников деревни донеслось влажное чмоканье, когда существо поползло по земле, вздымаясь, словно гигантская уродливая гусеница, тянущаяся к вкусному листочку. Тело его сочилось прозрачной липкой слизью. Голова уже возвышалась над землей футов на двадцать, и показалась нижняя часть тела с двумя рядами черных лап, усеянных шипами.