Впервые в жизни Лан чувствовала себя в полной безопасности среди такого множества людей. Да, теперь мысли о себе самой не вызывали у нее смущения и беспокойства. Исчез страх быть растерзанной прознавшей о ее тайне толпой. Правда, она все еще стеснялась, когда кто-то заговаривал с ней, но это, вероятно, не могло пройти так скоро; да и теперь она, по крайней мере, могла выдавать свою робость за неуверенность при столкновении с чужой культурой.
Местные роились вокруг нее, как мошкара, засыпая ее вопросами о внешнем мире. Но Кайс был настороже: он заворачивал каждого нового любопытного просьбой дать ей спокойно отдохнуть после операции, и она только виновато улыбалась, глядя на них.
Вокруг нее говорили на разные темы, но чаще всего об организации: транспорт, дежурства на мосту на следующей неделе, встречи, собрания профессиональных союзов, школы, деление на районы, навыки. Могло показаться, что люди здесь не обсуждают ничего, кроме самых насущных тем, однако, прислушавшись, можно было уловить разговоры о духовных практиках и свободных искусствах. Заходила речь и о сложнейших аспектах колдовства, но в этом она ничего не понимала, а потому не обращала внимания. Кое-где за столами вспыхивали споры, местами похожие на ссоры, и тогда старейшины поднимались со своих мест и мягкими движениями рук призывали спорщиков к порядку.
«Да, не скучно у них тут, на Исле».
Вдруг по столам прошел шепот: все повторяли одно и то же имя, причем лица у многих сразу скисли, разговоры стихли.
Лан наклонилась к Кайсу:
– Кто это – Шалев?
Тот, раскуривая самокрутку, наблюдал за реакцией сограждан. Наконец, по-прежнему не сводя с них глаз, он ответил на ее вопрос:
– Одна… неприятная особа. Делала плохие вещи.
– Она преступница? – уточнила Лан.
– Здесь нет преступников.
– А что…
– Говори тише, – шепнул Кайс, затягиваясь ароматным дымом. – Повторяю, здесь нет преступников. Нет тюрем. Мы никого не подвергаем наказаниям, как в империи.
– Как же вы предотвращаете кражи?
– Как можно что-то украсть, если ничего никому не принадлежит? Все, что нужно любому человеку, на этом острове можно попросить, заработать, сотворить при помощи магии или просто сделать своими руками. Бо́льшая часть преступлений в большом мире – это преступления против собственности; у нас собственности нет, и потому совершить преступление просто невозможно.
– Кто придумал такие правила?
– Мы все, – ответил Кайс. – У нас демократическое общество, а это значит, что мы сообща управляем своими делами.
– Как я понимаю, Инквизиции у вас тоже нет. Кто же тогда следит за порядком?
– Ты права, Инквизиции у нас нет. Зато есть совет общины, который следит за тем, чтобы все законы исполнялись, а если кто-то все же совершает какой-то проступок, совет решает, как его наказать и чем компенсировать ущерб пострадавшим.
– А как же убийства?
Что-то дрогнуло в глазах Кайса.
– Эта Шалев, она кого-то убила, да? – настаивала Лан.
Кайс окинул взглядом соседей, которые уже прислушивались к их разговору.
– Нет, не просто убила. Шалев вменяли в вину неосторожное обращение с магией, что привело к смерти нескольких человек. Ее отличала неустойчивая психика, ей не подходили наши условия жизни, несмотря на то что она росла и воспитывалась в основном здесь. Шалев не здешняя уроженка. Она с другого острова. Многие здесь ее не понимали, и, как следствие, у нее не было друзей. А потом она ударилась в рискованные эксперименты, и из-за ее реликвий погибли наши горожане. Но она отказалась признать свою вину, и тогда ее изгнали все до одной общины нашего острова.
– И куда она подевалась? – спросила Лан.
Кайс снова оглянулся. Впервые за все время она видела его растерянным.
– Шалев часто заводила речь о том, как нанести поражение империи, – собственно, это было одной из причин ее изгнания. Шалев заявляла, что наш образ жизни следует насадить везде, – собственно, не она первая, за века существования нашего общества такие разговоры поднимались не однажды. Но Шалев хотела добиться этого силой, что противоречит нашим основным принципам. Так что, отвечая на твой вопрос, вынужден сказать, что она направилась куда-то в империю.