Я боюсь быть плохой матерью.
Я боюсь, что буду поднимать руку на ребенка. Потому что меня били, когда я была маленькой, и это привычный мне паттерн поведения. Я вообще взрывающаяся. Я привыкла быть маленькой драчуньей, дающей отпор большому и злобному миру. В одиночку. Если где-то, на мой взгляд, несправедливость, мне тяжело удержаться и не полезть в драку. Я быстро закипаю и медленно остываю.
Я боюсь стать монстром.
Хотя, конечно, признание своих наклонностей — первый шаг к тому, чтобы измениться в лучшую сторону. Я подготовлена заранее и способна контролировать себя.
Мне потребуется много сеансов у психолога, если я решусь забеременеть. Но это будет шаг, к которому я подойду ответственно, в нужном месте и с нужным человеком. Если такой человек вообще найдется.
Потому что — смотри выше — любовь не купишь и не проконтролируешь.
Я думаю о том, что, возможно, возьму детей из детдома, если для меня будет слишком поздно, а детей я вдруг ну очень захочу (в этом все еще не уверена). Подруга считает, что, чтобы усыновить из детдома, нужно огромное сердце, ведь этот ребенок — не твой. Не твоей плоти и крови.
Я, правда, не вижу большого разделения между своими детьми и чужими, если вы друг друга выбрали. Говорят, свои дети раздражают меньше. Не знаю, не было возможности проверить.
Иногда мне кажется, что свой ребенок — чертик в табакерке, характер и активность которого ты не сможешь предсказать. Опираюсь на разницу между мною и моими родителями — более противоположных людей сложно представить. С ребенком из детдома можно хотя бы познакомиться, понять, совпадаете ли вы. И тут некий голосок начинает едко нашептывать, что я ведь этим пытаюсь держать все в своих руках. Пугающе тяготею к контролю.
Я заставляю его смолкнуть и говорю: будь что будет. Тогда, когда оно должно случиться. Сейчас я пишу. Живу своей жизнью. Залечиваю детские раны и навожу порядок в голове. Разве это не разумно — понять, какая ты, какая твоя личная история, прежде чем привязывать себя навсегда к другим людям и становиться чем-то вместе?
Один человек + один человек = идеально. Без растворения, с уважением к границам. Плечом к плечу, сплотившись в единое, более сильное и веселящееся целое. Без обслуживания друг друга, но со взаимовыручкой.
Может, я ищу товарищество больше, чем любовь?
Не знаю, почему я решила запомнить этот момент. Ночь. Кожу под глазами стягивало, потому что я только что плакала и торопливо подбирала слезы, продвигаясь сквозь заснеженные улицы Петербурга. Думала о самом любимом в своей жизни человеке. Он умер десять лет назад. И, скорее всего, если бы был жив, сегодня мы бы оказались по разные стороны баррикад, с противоположными жизненными позициями. Эта мысль разбила мне сердце, я вспоминала мелкие слова, отдельные знаки, подтверждавшие мою теорию. Я оплакивала его, оплакивала свою любовь, и то, что мы друг друга так и не узнали как взрослые люди — десять лет назад я была слишком юна.
Я пыталась на ходу смеяться над собой — ну над чем я плачу? Разве это имеет теперь хоть какое-то значение? Он умер, я живу, и могу выдумать себе любое его поведение.
Я любила его. И люблю. И очень скучаю.
А потом, на повороте Рыбацкой улицы, где и так узкие тротуары, и дивный изгиб дороги, я совсем заскользила по наледи между сугробами. Фонари над головой подсвечивали снег желтым; тот заполнял пространство, делал воздух осязаемо-объемным, а затем рядом промчалась машина, из нее звучала очень грустная инструментальная мелодия. Понижающийся музыкальный ход, та-да-да-да-да. Лысоватый затылок медлящего передо мной пешехода, — и вдруг при отзвуках уносящейся музыки я ударом ощутила, как нахожусь здесь, сейчас, в этот моменте.
И сразу поняла, что почему-то это запомню.
Не умею курить, сигареты никогда меня не брали. Я обожаю, как это выглядит эстетически. Но сколько же «но».
Впервые я пробовала начать курить в четырнадцать лет в лагере. В четырнадцать лет все подростки вокруг курить уже бросали (я, как всегда, не поспела за трендами). Так что отговаривали всем отрядом, — и таки-отговорили.
Я пробовала кальян, но тот приводил лишь к тошноте.
И даже когда полгода у меня квартировали коллеги-курильщики, когда была задымлена вся квартира, и балкон стоял летом нараспашку, — сигареты из пальцев в пальцы, из губ в губы, перегнувшись через перила, съежившись с ногами на стуле, — сигареты крепкие или тонкие с ментолом, — я пыталась, я отчаянно пыталась, я хотела закурить, — но не смогла. Не цепляет. Нет тяги. Нет чувств. Нет эффекта. Зато я могу спокойно находиться с курильщиками.