Вряд ли найдется мужчина, который сможет спокойно сидеть, положив подбородок на зонтик, внутренне сияя от сознания, что на него с восхищением взирает красивая женщина, пусть даже она среднего возраста и одета не по моде; и уж тем более, ни один мужчина не останется хладнокровным, ощутив себя объектом, на который смотрят с ужасом и отвращением.
В чем причина? Я провел рукой по подбородку и верхней губе, проверяя, не забыл ли побриться сегодня утром, совершенно не подумав о том, что в полумраке моя соседка наверняка не заметит такое упущение, если даже оно и было совершено. Вообще-то, когда я выезжаю из города, то, возможно, иногда и забываю побриться, но, находясь в городе, – никогда.
Следующей мыслью, пришедшей мне на ум, было – грязь. Может быть, сажа, витающая в лондонском воздухе, напоминающем своей плотностью гороховый суп, оказалась у меня на носу? Я поспешно достал из кармана шелковый платок, смочил его слюной, провел им по носу, а потом по щекам. Затем скосил глаза на даму, чтобы удостовериться, привели ли мои действия к устранению причины такого ее взгляда?
И увидел, что ее глаза, расширенные от ужаса, прикованы не к моему лицу, а к моей ноге.
Моя нога! Во имя всего святого, что могло быть в ней такого ужасающего? Утро выдалось туманное; ночью шел дождь, и, должен признаться, перед выходом из дома, я подвернул свои брюки. Но это не редкость, в этом нет ничего возмутительного, чтобы заставить даму смотреть на меня подобным образом.
Если в этом все дело, я могу опустить закатанные брючины вниз.
Но тут я увидел, что дама поднимается со стула, на котором сидела, и перемещается на другой, подальше, по-прежнему не отводя взгляда от моей ноги, на уровне колена. Пересаживаясь, она выронила свой зонтик, но не обратила на это никакого внимания.
Полагаю, никто не удивится тому, что я был очень обеспокоен и совершенно позабыл о проблеме происхождения английской художественной школы и недоумении по поводу того, почему Британский музей более популярен у посетителей, чем Национальная галерея.
Предполагая, что, возможно, был обрызган грязью, вылетавшей из-под колес экипажей, пока шествовал по Оксфорд-стрит, я провел рукой по ноге, начиная чувствовать легкое раздражение, и почти сразу прикоснулся к чему-то холодному и липкому, что заставило мое сердце на мгновение замереть; я вскочил и сделал шаг вперед. Почти сразу же дама, с криком ужаса, поднялась со своего стула, вскинула руки и выбежала из зала, оставив на полу упавший зонтик. Кроме нас в картинной галерее были и другие посетители; они обернулись на ее крик и удивленно посмотрели ей вслед.
Дежуривший в зале полицейский подошел ко мне и поинтересовался, что случилось. Я был в таком волнении, что не знал, как ему ответить, и сказал, что понимаю в происшедшем не более, чем он. Я сказал также, что дама вела себя странно, у нее был необычный вид; что ему следует подобрать ее зонтик и подождать, пока она за ним вернется.
Эти расспросы полицейского вызвали у меня досаду, поскольку мешали мне разобраться в том, что послужило причиной ее тревоги и бегства; она наверняка заметила что-то у меня на ноге, что, – я это очень отчетливо ощущал, – перемещалось по ней вверх.
Я чувствовал тошноту и отвращение от этого прикосновения, но не имел возможности избавиться от этого объекта. Мне казалось, что мои руки испачканы, мне хотелось как можно скорее вымыть их, и тем самым избавиться от гадкого ощущения.
Я взглянул на пол, на свою ногу, но ничего не увидел. По всей видимости, когда я вскочил, то нечаянно смахнул это полой пальто со своих брюк, и оно забралась в его складки. Поэтому я быстро снял пальто, встряхнул его, а затем снова осмотрел брюки. На них ничего не было; ничего не упало с пальто, когда я его встряхивал.
В последний раз осмотрев себя, я поспешно покинул галерею, и отправился, как только мог быстро, едва ли не бегом, на вокзал Черинг-Кросс, а оттуда вниз по узкой улочке, ведущей к «Метрополитен», в банно-парикмахерское заведение Фолкнера, где попросил горячую воду и мыло. Вода была такой горячей, что я едва мог терпеть; я принялся тереться карболовым мылом, особенно в тех местах, которых касался странный мерзкий объект. Тщательно вымывшись, я ушел. В тот вечер у меня было намерение посетить «Принцесс театр» и купить билет на утренний поезд; от этого пришлось отказаться. Я никак не мог избавиться от чувства тошноты и холода, произведенных прикосновениями неизвестной твари. Я зашел пообедать к Гатти, что-то заказал, не помню, что именно, но, когда заказ был доставлен, обнаружил полное отсутствие аппетита. Я был не в силах проглотить ни кусочка, даже сама мысль о еде вызывала отвращение. Я отодвинул заказанное, сделал несколько глотков бордо, после чего покинул ресторан и вернулся к себе в отель.