– Будь я проклят! Куда же делся ключ? – бормотал он.
Из могил показалось множество мертвых прихожан, которые преградили ему путь на крыльцо.
– Погодите, ваше преподобие! – сказал один. – Вы ведь не пришли ко мне, когда я умирал.
– Но ведь я послал тебе бутылку моего самого лучшего портвейна, – возразил пастор.
– Да, сэр, и я очень благодарен вам за это. Но портвейн – лекарство для желудка, а мне нужно было лекарство для моей души. Вы не прочитали надо мной молитву. Вы не призвали меня к покаянию за недостойную жизнь, вы позволили мне уйти из жизни, обремененным грехами.
– А я, сэр, – сказал другой, представ перед мистером Хексуортом, – я был молодым человеком, вел распутную жизнь, и вы никогда не сделали попытки удержать меня; вы никогда не говорили со мной, не предупредили о том, что меня ждет, не дали разумные советы, которым я мог бы следовать. Вы просто пожимали плечами и смеялись, вы говорили: он молод, пройдет время, перебесится.
– И нас, – закричали остальные, – и нас вы никогда не наставляли на путь истинный.
– Помилуйте, – возразил священник, – но разве не я читал вам проповеди дважды по воскресеньям?
– Да, это правда. Но вы ничего не дали нам из вашего сердца, – только из вашего кармана и из книг в вашей библиотеке. А потому, сэр, ваши проповеди никогда никому ничем не помогли.
– Мы были вашими овцами, – гомонили другие, – а вы отпускали нас бродить, где нам вздумается! Вы, похоже, и сами не знали, как привлечь нас в лоно церкви.
– А мы, – говорили третьи, – хоть и посещали церковь, но все хорошее, что когда-либо получали, исходило от других священников, и никогда – от вас.
– Что же касается нас, – кричали в толпе, – то мы вообще, из-за вашего небрежения, обращались к другой церкви. Вы больше заботились о том, чтобы ваши собаки были вымыты и причесаны, чтобы ваши лошади были хорошо ухожены, но никак не о наших душах. Вы – рыбак, но ловите форель, а не человеков. И если некоторые из нас все же вернулись к истинной церкви, то это вовсе не благодаря вам, а скорее вопреки вашему небрежению.
Раздались детские голоса.
– Сэр, вы не учили нас ни катехизису, ни нашему долгу перед Богом и людьми, мы росли самыми настоящими язычниками.
– Это не моя вина, это упущение ваших родителей.
– Но наши родители и не могли научить нас чему-либо подобному так, как могли бы научить вы.
– Это невыносимо! – вскричал мистер Хексуорт. – Прочь с дороги, вы, все! Мне сейчас не до вас. Мне нужно в церковь.
– Вам нет туда пути, пастор! Дверь закрыта, и у вас нет ключа.
Мистер Хексуорт застыл в растерянности, не зная, что делать. Потер подбородок.
– Но, черт возьми, что же мне делать? – спросил он.
Толпа окружила его и повлекла обратно к калитке.
– Вам следует отправиться туда, куда мы вам укажем, – говорили они.
Я поднялся, чтобы следовать за ними. Было любопытно видеть, как стадо ведет своего пастуха, никогда не предпринимавшего попыток вести это стадо. Я держался позади, и, казалось, мы движемся вперед, словно бы увлекаемые сильным потоком воздуха. Не успел я перевести дыхание, ни даже понять, куда именно мы направляемся, как оказался в трущобах большого промышленного города, перед домом, в каких обычно селятся рабочие, с одним окном возле двери и двумя окнами на втором этаже. Одно из этих верхних окон светилось алым.
Толпа подтолкнула мистера Хексуорта к двери, которую открыла медсестра.
Я стоял в нерешительности, не зная, что делать, и не понимая, что происходит. На противоположной стороне улицы виднелось здание церкви, окна были освещены. Я вошел и увидел там по меньшей мере двадцать человек, бедно одетых, принадлежащих к низшему классу, стоявших на коленях и молившихся. При входе стоял привратник, или дьячок, и я спросил его:
– Что случилось?
– О, сэр! – отвечал тот. – Он болен, он заразился оспой. Она свирепствует здесь, он ухаживал за больными, и вот – заболел сам; мы ужасно боимся, что он умрет. Вот мы и молимся, чтобы Господь оставил его нам.
Один из стоявших на коленях повернулся ко мне и сказал:
– Я был голоден, и он накормил меня.
Другой встал и произнес:
– У меня не было крова, и он приютил меня.
Третий сказал:
– Я был наг, и он дал мне одежду.
Четвертый:
– Я был болен, и он ухаживал за мной.
Пятый, с опущенной головой, рыдая, произнес:
– Я находился в заключении, он приходил и утешал меня.
Я вышел и взглянул на светившееся алым окно второго этажа; я почувствовал, что мне необходимо увидеть человека, за которого молились собравшиеся в церкви. Я постучал в дверь, мне открыла женщина.