– Неужели никакого другого пути нет?
– Нет, сэр.
– Но я не знаю, где она живет.
– Если вы окажете мне честь, сэр, и возьмете меня за руку, я отведу вас к ней.
– Это ужасно… Даже жестоко, по отношению к старому холостяку. Родить близнецов? Ужасно…
– Необходимо, сэр.
Я увидел, как Давид протянул руку своему бывшему хозяину, и повел его с кладбища, через улицу, в дом Сета Букера, сапожника.
Я был так заинтригован судьбой моего приятеля, и мне так хотелось увидеть результат, что я последовал за ними в дом сапожника. Тот находился в маленькой комнатке на первом этаже. Сет сидел возле огня, закрыв лицо руками, раскачиваясь и стеная.
– Ах, Боже мой! Моя дорогая! Что я буду без тебя делать? Ты самая лучшая женщина, которую я встречал на своем коротком жизненном пути.
Наверху раздался шум. Рядом с роженицей находились врач и акушерка. Сет поднял голову и прислушался. Затем бросился на колени перед столом, за которым прежде сидел, и стал молиться.
– О, Господь, сущий на небесах! Пожалей меня, пощади мою жену. Кто я без нее? Никто! Ведь я не умею даже пришить пуговиц к своей рубашке.
И в этот самый момент наверху раздался слабый писк, который, усиливаясь, перешел в крик. Сет поднял лицо; оно было залито слезами. В наступившей тишине послышался звук, похожий на щебетанье воробьев. Он поднялся на ноги, нетвердой походкой подошел к лестнице и облокотился на перила.
Из комнаты на втором этаже вышел врач, и принялся неторопливо спускаться по лестнице.
– Все хорошо, Букер, – сказал он. – Поздравляю – у вас два прекрасных мальчика.
– А моя Салли… моя жена?
– Она справилась. Я боялся за нее, но она справилась.
– Могу я к ней подняться?
– Не сейчас, минуты через две. Как только младенцев вымоют.
– Значит, моя жена в порядке?
– В полном, Букер; с рождением близнецов она как будто бы приобрела новую жизнь.
– Слава Богу! – губы Сета задрожали, лицо исказилось, он, казалось, вот-вот расплачется.
Наверху открылась дверь, показалась акушерка.
– Мистер Букер, вы можете войти. Ваша жена хочет увидеть вас. Поздравляю, у вас прекрасные близнецы.
Я последовал за Сетом и вошел в комнату роженицы. Скромно обставленную, с выбеленными стенами, безупречно чистую. Счастливая мать лежала в постели, ее бледное лицо покоилось на подушке, но в глазах светились невыразимые любовь и гордость.
– Поцелуй их, Букер, – сказала она, кивнув на две маленьких розовых головки, видневшиеся рядом с ней. Но муж сначала прикоснулся губами к ее лбу, и только потом поцеловал каждого ребенка.
– Ах, разве они не прелесть! – воскликнула акушерка.
Радость, любовь, какое-то возвышенное торжество – были написаны на лице матери; а глаза, смотревшие на детей, были глазами мистера Фотерджила. Никогда не видел я такой экспрессии в них, даже когда, за игрой в шахматы, он восклицал: «Шах и мат!»
Я знал, что последует дальше. День и ночь мать будет жить для своих близнецов; и с каждой каплей материнского молока, которым она будет их кормить, душа мистера Фотерджила будет освобождаться от черного баран. Задерживаться здесь не имело смысла. Я вышел на улицу и услышал, как часы пробили час.
– О, Господи! – воскликнул я. – Что скажет моя жена?
И я быстро, как только мог, направился к дому. Придя, я увидел, что Бесси не спит.
– Почему ты не спишь? – спросил я.
– Но, Эдвард, дорогой, – отвечала она, – как же я могу уснуть? Я немного полежала, но когда услышала о случившемся с коляской, сразу поднялась. С тобой все в порядке?
– Немного кружится голова, – сказал я.
– Дай-ка я посмотрю… У тебя горячий лоб. Ложись, я поставлю тебе холодный компресс.
– Погоди, Бесси, я кое-что должен тебе рассказать.
– Никаких историй, расскажешь ее завтра утром. Надо будет послать за льдом к рыботорговцу для твоей головы.
В конце концов, я рассказал жене историю обо всем, что видел на паперти Файвелла в канун Святого Марка.
И теперь жалею об этом, поскольку каждый раз, стоит мне сказать ей слово поперек или поступить вопреки ее желанию, она говорит:
– Эдвард, Эдвард, боюсь, что в тебе еще слишком много черного барана.
17. Счастливое избавление
Мистер Бенджамин Вулфилд был вдовцом. Он носил траур в течение двенадцати месяцев. Однако, этот траур был чисто внешним, и никак не отражал истинное состояние его чувств; дело в том, что он не был счастлив в семейной жизни. Он и Кесия совершенно не подходили друг другу. Закон Моисея запрещает впрягать в один плуг вола и осла; трудно было представить себе более неподходящую для семейной жизни пару, чем Бенджамин и Кесия.