– Ах, вот вы о чем! – сказал начальник. – Ничего вам об этом сказать не могу; я никогда не встречался ни с призраками, ни с какими-нибудь джиннами, за исключением тех, которые можно перелить из бутылки в бокал и принять внутрь; в этом случае они доставляют телу приятную теплоту и веселят душу. Что же касается всяких там призраков, то я в них не верю, хотя и не против выпить за их здоровье, если они все-таки существуют.
– Если вы будете немного более общительным, то у вас, возможно, появится такой шанс, – сказал я.
– В таком случае, я скажу вам все, что знаю, хотя знаю я совсем немного, – отвечал этот достойный человек. – Все, что мне известно – первое купе вагона второго класса в поезде, следующем между Брайтоном и Хессокс Гейт в 9.30, всегда остается пустым.
– Почему?
– Понятия не имею. На этот счет пришло указание; дело в том, что с людьми, ехавшими в этом купе, случались припадки.
– Именно в этом вагоне?
– Первое купе в вагоне второго класса, самого ближнего к паровозу. Его запирают в Брайтоне, а я отпираю здесь.
– Что вы имеете в виду, говоря о припадках, случавшихся с пассажирами этого купе?
– Я имею в виду, что мужчины и женщины вопили и визжали как сумасшедшие, требуя, чтобы их выпустили; они видели нечто, что пугало их до полусмерти, когда проезжали через Клайтонский туннель. Поэтому было отдано распоряжение, чтобы купе на этом участке пустовало.
– Очень странно! – протянул я.
– Странно, но это так. Я не верю ни в каких духов, за исключением тех, которые доставляют телу приятную теплоту и веселят душу, но, по моему разумению, такие водятся в бутылке джина, но вряд ли – в Клайтонском туннеле.
Было очевидно, что из моего нового друга больше ничего не вытянешь. Надеюсь, тем вечером он опрокинул стаканчик за мое здоровье, но, если это не так, то моей вины в этом нет.
Возвращаясь, я все время прокручивал в уме все увиденное и услышанное сегодня, и только укрепился в желании как можно тщательнее изучить этот вопрос. Самым лучшим средством я счел сесть на поезд 9.30 в Брайтоне, в то самое первое купе вагона второго класса, которое закрывалось согласно поступившему сверху распоряжению.
Особого беспокойства я не испытывал; мое любопытство было сильнее всякого страха.
Я рассчитывал реализовать свой план в четверг, но выяснилось, что в четверг вечером должны состояться учения гражданского ополчения, и мне необходимо принять в них участие. За мной накопилась своего рода «задолженность» по этому поводу, и поездку в Брайтон пришлось отложить.
В четверг вечером, около пяти часов, я, в полном обмундировании и с винтовкой на плече, начал выдвижение в лагерь, располагавшийся неподалеку от железнодорожного вокзала.
Я быстро обогнал мистера Болла, капрала стрелкового корпуса, наиболее подготовленного в его подразделении, и он предложил мне немного передохнуть. Я с радостью принял его предложение, поскольку предстояло преодолеть расстояние до станции, составлявшее милю и три четверти, и затем еще две мили через поля.
Поговорив некоторое время о добровольчестве, которое капрал Болл всячески приветствовал, мы продолжили наш марш к станции, и я получил возможность обратиться к занимавшему меня предмету.
– Да, я много об этом слышал, – сказал капрал. – От моих работников, которые частенько рассказывают всякие истории, не имеющие никакого отношения к действительности, поэтому не могу сказать, чтобы я им верил. То, что рассказываете вы, однако, весьма замечательно. Прежде мне никогда не доводилось слышать такое от человека, заслуживающего доверия. Тем не менее, не могу поверить в то, что там происходит нечто сверхъестественное.
– Я даже не знаю, что и подумать, – признался я. – Не могу придумать никакого правдоподобного объяснения.
– Но вам, конечно, известна история, которая положила начало суеверию?
– Нет. И я был бы вам благодарен, если бы вы мне ее рассказали.
– Около семи лет назад, – вы должны помнить обстоятельства случившегося не хуже меня, – некий человек ехал, – не могу сказать, откуда, поскольку это никогда не было точно установлено, – со стороны Хенфилда, в двуколке. Он подъехал к конюшне при станции, бросил поводья Джону Томасу, конюху, велел ему позаботиться о лошади и подогнать двуколку к станции к прибытию поезда 9.30, на котором рассчитывал вернуться из Брайтона. Джон Томас говорил впоследствии, что видел этого человека впервые, и что он выглядел, будто был несколько не в своем уме, когда садился в поезд; да и вид у него был достаточно странный – пышные седые волосы и борода, и вместе с тем тонкие белые руки, словно у женщины. Двуколка была подогнана к прибытию поезда 9.30; конюх обратил внимание, что человек был пепельно-бледен, руки его дрожали, когда он взял поводья, взгляд его был каким-то диким, и он уехал бы, не оплатив услуги конюха, если бы тот почтительно не напомнил ему о том, что присматривал за его лошадью и накормил ее овсом. Джон Томас также обратил внимание человека, что колесо плохо держится на оси, на что тот не обратил ни малейшего внимания. Он просто хлестнул коня, и двуколка понеслась. Однако, когда она миновала шлагбаум, то последовала не прежним путем, а свернула на дорогу к Брайтону. Один из работников видел ее неподалеку от обрыва клайтонских меловых карьеров. Он не обратил бы на нее внимания, если бы возница сидел, а не стоял. На следующее утро, когда в карьер пришли работники, они обнаружили на дне карьера разбитую двуколку, мертвые лошадь и возницу, причем у последнего была сломана шея. Интересно, что на глаза лошади был повязан носовой платок, так что животное ничего не могло видеть. Странно, не правда ли? Поэтому люди и утверждают, что вскоре после прибытия поезда 9.30, на дороге появляется мчащаяся двуколка; но я в это не верю; другие – верят, а я – нет.