Дом был обставлен; он принадлежал пожилому джентльмену, бакалавру, по имени Фрейметт, жившему в городе и большую часть времени проводившему в клубе. После того, как его бросила невеста, он избегал женского общества и остался холостяком.
Я нанес ему визит, прежде чем переселиться в Фернвуд, и нашел несколько пресыщенное жизнью, вялое, хладнокровное существо, для которого поместье, принадлежавшее его семье в течение четырех веков, ничего не значило; он готов был продать его, чтобы насолить ближайшим родственникам, к которым не испытывал никаких не только родственных, но и добрых чувств, что, увы, иногда случается с пожилыми людьми.
– Несомненно, дом сдавался в аренду и ранее? – поинтересовался я.
– Да, – ответил он с полнейшим равнодушием. – Несколько раз.
– На длительный срок?
– Нет. Кажется, не очень.
– Осмелюсь спросить: вам известны какие-нибудь конкретные причины, по которым арендаторы отказывались от аренды?
– У каждого могут быть свои причины, но то, что они сообщают вам, вовсе не обязано быть истиной.
Это было все, что я смог от него добиться.
– Я бы порекомендовал вам, сэр, переселиться в Фернвуд в декабре.
– Но, – возразил я, – мне бы хотелось поохотиться.
– Ах, да, охота! Я бы все-таки предпочел, чтобы вы подождали до декабря.
– Зато меня это совершенно не устраивает, – сказал я, и вопрос был решен в мою пользу.
По переселении, мы заняли правое крыло дома. Левое, или западное, крыло было скудно обставлено и выглядело менее приветливо, поскольку арендаторы предпочитали жить в правом. Наша семья состояла из меня и моей жены, поэтому восточного крыла нам вполне хватало. Слуги разместились над кухней, в той части дома, которую я еще не описал. Если можно так выразиться, это было полукрыло, на северной стороне, выстроенное параллельно верхней части западной оконечности холла [буквы H]. Это полукрыло имело фронтон на северной стороне; между ними имелся проход, который, как я узнал от агента, нужно было чистить от опавших листьев или снега.
Попасть в этот проход можно было снаружи, воспользовавшись окном в крыше, сделанным как слуховое. Короткая лестница позволяла добраться до окна и закрыть или открыть его. Лестница с западной стороны также вела к этому проходу, по которому можно было добраться до комнат прислуги в новом крыле, а также до не используемых помещений в старом. Этот проход, вытянувшийся с юга на север, не имел других окон, кроме слухового, и освещался только светом, проходящим сквозь него.
Однажды ночью, после того, как мы прожили в доме около недели, я сидел в курительной комнате, с небольшим количеством виски на столе, и просматривал абсурдную, неряшливо написанную книгу о Новом Южном Уэльсе, когда услышал, как скрипнула дверь. Вошла горничная и произнесла, нервным голосом:
– Прошу прощения, сэр, но и кухарка, и я – мы обе боимся идти в наши комнаты.
– Почему? – спросил я, удивленный донельзя.
– Извините, сэр, мы боимся идти проходом, который ведет в наши комнаты.
– А что с ним такое, с этим самым проходом?
– О, сэр, с проходом – ничего. Но вы не могли бы пойти и взглянуть сами? Мы не знаем, что и подумать.
Я с недовольным ворчанием отложил книгу, трубку, и поплелся вслед за горничной.
Она провела меня через холл, а затем вверх по лестнице в западную часть дома.
На верхней площадке толпились перепуганные слуги.
– Что все это значит? – спросил я.