Мы ужинали. Ростбифом, по вкусу более напоминавшим кусок пригорелой кожи. Апофеозом ужина должен был стать изготовленный нами пудинг.
Ничто не могло пойти не так. Мы несли ответственность за каждую процедуру в отдельности и все в целом. Англичанка гарантировала правильность удерживания в кипятке. Она приготовила его для обработки паром и отдала строгие распоряжения относительно времени, сколько он должен обрабатываться.
Но, увы! То, что в конце концов оказалось на столе, трудно было назвать настоящим пудингом. Он не был укутан мягким синим пламенем, поскольку не был пропитан бренди. Он был сухим, а бренди подано в отдельном соуснике; да, пудинг был горячим, сладким, но его невозможно было поджечь.
Трудно представить себе наше разочарование. Мы постарались сделать все, чтобы исправить ситуацию, поджигая бренди в ложке и выливая на пудинг. Но тот оставался все таким же скучным и, наконец, отчаявшись, мы были вынуждены оставить все как есть.
– Я же говорил, – воскликнул Джеймсон, обращаясь к священнику. – Слова и дело не одно и то же, не так ли?
– Да, это так.
– Вы закатили чертовски хорошую проповедь. Какой она и должна быть. Но я постараюсь на практике воплотить то, что вы обрисовали в словах.
После чего выбрался из-за стола, держа в одной руке тарелку с пудингом, а в другой – соусник.
– Ей-богу! – сказал он. – Я открою глаза этим ребятам. Я покажу им, что мы знаем толк в еде. Пусть мы в Англии не имеем всяких скарабеев и картушей, это ничего не значит, поскольку мы умеем готовить самые лучшие ростбифы в мире, а также пудинги и еще кое-что.
После чего вышел из комнаты.
Мы не обратили никакого внимание ни на слова Джейсона, ни на то, что он куда-то отправился. Мы, скорее, вздохнули с облегчением, когда он вышел.
Минут через десять он вернулся, хохочущий, с красным лицом.
– Я славно повеселился, – сказал он. – Жалко, что вас там не было.
– Где, Джейсон?
– Здесь, на улице. Тут сидело много старых феллахов и погонщиков мулов; они любовались заходящим солнцем и о чем-то переговаривались, когда я протянул пудинг Мустафе. Я сказал ему, что приглашаю его отведать наше прекрасное национальное английское блюдо, которое Ее Величеству королеве английской каждый день подают на обед. Он ел и нахваливал. Тогда я сказал ему: «Старина, он необычайно сух, так что его следует полить соусом». Он спросил, что это за соус – мука и вода? «Обычный соус, – сказал я, – немного сахара; ничего, кроме сахара, старина». Я приложил соусник к его губам, и он сделал глоток. Господи, видели бы вы его лицо! Ничего более смешного я не видел! «Ничего страшного, старина, – сказал я ему. – Немного коньяка, прекрасного коньяка!» Как он на меня посмотрел! Если бы он мог, он сожрал бы меня с потрохами, но он просто повернулся и ушел. Если бы вы были рядом, то умерли бы от смеха. Очень жаль, что вас там не было.
После ужина я отправился на свою обычную прогулку по берегу реки, полюбоваться, как последние лучи заходящего солнца гаснут на колоннах и обелисках. По возвращении, я сразу понял: что-то произошло, поскольку в гостинице царила необычная суета. Я отправился в столовую, где и узнал, в чем дело.
Слуга, подававший нам кофе, сказал:
– Мустафа умер. Он перерезал себе горло у дверей мечети. Он не смог пережить того, что нарушил свой обет.
Я смотрел на Джеймсона, и не мог произнести ни слова. Я задыхался. Маленькую американку била дрожь, англичанка плакала. Джентльмены молча стояли у окна.
Джеймсон был искренне огорчен, и попытался скрыть свое смущение напускной бравадой и неуместными шуточками.
– В конце концов, – сказал он, – это всего лишь негр.
– Негр! – воскликнула американка. – Он не негр, он египтянин.
– О! Я столько же понимаю в различиях между черными и коричневыми, сколько в ваших картушах, – отозвался Джеймсон.
– Он не был черным, – заявила американка, вставая. – Но я хочу сказать, что вы, вы – невыносимый напыщенный черный…
– Не надо, дорогая моя, – остановила ее англичанка. – Не стоит. Мы не в силах исправить того, что случилось. Он вовсе не хотел причинить никакого вреда.
IV
Спать я не мог. Кровь во мне кипела. Я чувствовал, что больше не смогу ни видеть Джеймсона, ни заговорить с ним. Он должен был покинуть Луксор. Это понимали все. Вернуться к себе в Ковентри и больше никогда здесь не появляться.