Джо Гендер сильно устал. Время от времени он присаживался на кучи камней, лежавшие на обочине дороги, чтобы перевести дух. Его ботинки были в плачевном состоянии, подошвы стерты, камни больно ранили его ноги. В это время года дорогу посыпали свежим щебнем, с острыми краями, они проникали через подошвы. Он спотыкался, стер ноги, едва не падал от усталости, но сердце – сердце влекло его вперед. У него перед глазами стояла скрипка – прекрасная красно-черная скрипка с желтым смычком, стоимостью в три шиллинга и шесть пенсов. Как только она окажется у него в руках, его усталость пройдет, словно сон; больше не будет голода, слез, боли. Он возьмет смычок в руки, проведет им по струнам, его пальцы побегут по грифу, а волны музыки подхватят его и унесут далеко-далеко от бед, от нужды, от слез, в сияющий, наполненный солнечным светом мир музыки.
Он поднимался, бежал, отдыхал на камнях, снова поднимался и снова бежал.
Когда он входил в город, солнце уже скрылось. Он направился прямо к магазину, который хорошо помнил, и, к своему восторгу, в витрине увидел желанную скрипку, стоимостью в три шиллинга и шесть пенсов.
Робко вошел в магазин и дрожащей рукой протянул продавцу деньги.
– Что ты хочешь?
– Ее, – сказал мальчик. Ее. Для него во всем магазине была только она, – в нем не было ни кукол, ни деревянных коней, ни оловянных паровозиков, ни летучих мышей, ни воздушных змеев. Он видел перед собой только одно – красно-черную скрипку. – Ее, – сказал мальчик, и вытянул руку, указывая.
Когда маленький Джо Гендер получил скрипку, он прижал ее, и сердце рванулось у него из груди, подобно голубю из клетки, у которой отворили дверцу. Его тусклые глаза вспыхнули, его белые щеки стали наливаться алым. Он вышел, высоко подняв голову, твердой походкой, прижимая скрипку к груди и держа в руке смычок.
Он смотрел в сторону дома. Теперь он может вернуться к отцу и мачехе, к своей маленькой кровати на верху лестницы, к своему скудному питанию, к школе, уборке подъездной дороги, ворчанию мачехи и затрещинам отца. У него есть скрипка, все остальное не имеет никакого значения.
Он дождался, пока выйдет из города, прежде чем заиграть. Оказавшись на пустынном участке дороги, он присел возле изгороди, под падубом, покрытым алыми ягодами, и, затаив дыхание, провел смычком по струнам. Увы! От долгого нахождения в витрине, струны постарели и утратили былую прочность. Одна струна лопнула; затем, когда он провел смычком по другой, лопнула и она, затем отвалился и упал мостик. Лопнули струны на смычке, они не были покрыты канифолью.
Маленький Джо Гендер не выдержал. Он положил смычок и скрипку на колени и горько заплакал.
Вскоре, сквозь плач, он услышал стук колес приближающейся повозки и цокот лошадиных копыт.
Он слышал, но горе его было так велико, что он даже не поднял головы, чтобы посмотреть, кто это. Впрочем, если бы он даже и поступил так, то все равно ничего не увидел бы, поскольку глаза его были наполнены слезами.
– Слушай, парень! Я к тебе обращаюсь! Какого черта я должен понапрасну тратить время, разыскивая тебя?
Это был голос его отца; коляска остановилась. Мистер Лембол, обнаружив, что мальчика нет дома, пустился в расспросы: сначала в школе, хотя было очевидно, что там его нет, затем у садовника и лесника. Потом осмотрел колодец и печную трубу. После чего отправился в карьер, к Роджеру Гейлу, но тот ничего не мог ему сказать. Кто-то из соседней деревни сообщил, что мальчика видели там; Лембол попросил у фермера Эггинса коляску и отправился в указанном направлении, внимательно оглядывая дорогу и окрестности своим единственным глазом.
Добрался до села, затем до будки сборщика налогов. Там женщина описала ему проходившего мимо мальчика, «как будто не в своем уме», а говоря проще – полудурка.
Мистера Лембола нельзя было назвать приятным, красивым мужчиной, он был словно вытесан из камня. Руки его были волосатыми, кулаки огромны, а удар настолько силен, что он мог запросто свалить с ног быка; однажды он это и продемонстрировал, свалив животное одним ударом между рогов. Это был подвиг, и мистер Лембол гордился им. У него было длинное туловище и непропорционально короткие ноги. Мышцы и сухожилия напоминали собой стальные канаты, его невозможно было согнуть, а на своих плечах он мог унести быка.
Его лицо, под воздействием ветра и выпивки, приобрело цвет меди. Волосы его были светлые; едва ли не единственное, что сын унаследовал от него. Они совершенно не подходили цветом к красному лицу. Волосы росли у него на шее и под подбородком, словно ньюгейтские кружева; их было так много, что лицо напоминало темную луну, окруженную светлым сиянием.