В серебро окрашивая зной,
В вспышках молний змейками сверкая,
Капли тихо шепчутся с листвой,
Бьют в навес, тамтамами играя.
Вечер наполняется дождём,
Зажигая окна, как лампады,
И по ним стекают, словно сон,
Дивных рек небесных водопады.
И в чём уж только нас ни обвиняли!
Какие ни приписывали действа!
Теперь вот, в продолжение злодейства,
Мы «…у Ирана облака украли».
И если дальше, Землю разоряя,
Сведя леса, мир дымом скроет звёзды,
И в этом обвинят нас, повторяя:
«Это евреи выпили весь воздух».
Пропаганды бешеная сила,
Несмотря на жёсткие года,
Разум мой ни разу не затмила
И, надеюсь, будет так всегда.
Тот, кто лишь по ней живёт и судит,
Видимо разумен не вполне,
Есть везде и нелюди и люди,
В каждой, малой и большой, стране.
Но штампуют старые сюжеты
И мораль двойная, как цепы…
Быть у власти – вот приоритеты
Тех, кто правят психикой толпы.
Правда смешанная с ложью,
Ханжески, кладёт к подножью
Полуправды – то есть лжи,
Псевдо фактов этажи.
И уже шипит молва:
У террора есть права,
Что преступник был обижен,
И оболган, и унижен,
Не убийца он – герой…
Слышим это не впервой.
Им плевать, что жертвы эти
Старцы, женщины и дети,
Что взрывают всех подряд,
Что впитают этот яд
Вслед идущих поколенья
И продолжат преступленья,
Также жизнь свою губя
И о зле чужом трубя.
Цветёт миндаль, и цитрусы дозрели,
В дождях крестовник золотом сияет,
На запад, где сильны ещё метели,
Армада птиц, постайно, улетает.
Сквозь линзы туч, луч солнца пышет жаром,
Седое море высится валами,
И, также как всегда, на рынке старом,
Полны прилавки спелыми дарами.
Всё чередом в делах, семье, погоде…
Катит привычно, крутит дни за днями…
Претензий нет ни к жизни, ни к природе…
Лишь тяжело справляться с новостями.
Иные страны, люди, времена…
Но виноватый вновь невинных судит…
Страницы всей истории – война!
Увы! Так было, есть и видно будет.
Всех учила жить правдиво,
Говорила: некрасиво
Своим близким изменять,
Иль с женатыми встречаться,
Надо просто постараться
Окружающих понять.
Зарекалась: «Да когда бы…
Да со мной бы… Я бы… Я бы…».
Постепенно эти ямбы
Докатились до небес.
Долго небо хохотало,
Гулким эхом грохотало,
Ведь немало повидало
Этому подобных пьес.
И забыла Изабелла,
Что любила, что хотела,
Когда вдруг рукой задела
Чашку в уличном кафе,
А случайный посетитель
Попросил её: простите,
Да себя Вы не вините,
Я сегодня подшофе.
Лишь в глаза его взглянула,
Словно молния сверкнула,
Тут же в них и утонула,
Не желая выплывать:
Сон, в котором не проснуться,
Ни уйти и ни коснуться…
С той минуты Изабелла
Не могла ни есть, ни спать.
Сердце билось и горело,
Страсть испытывала тело,
В ней одно желанье зрело
Увидать его хоть раз,
Раствориться, расплескаться,
Чувству жгучему отдаться…
Пусть потом навек расстаться,
Но потом, а не сейчас.
Всюду взгляд его искала,
Понапрасну поджидала,
В том кафе, где повстречала
И пропала навсегда…
Ни к кому не придирайтесь!
Лишь себя учить старайтесь!
Никогда не зарекайтесь:
«Мне бы… Я бы… Никогда!»
Так хорошо! Вздохнуть и отпустить!
Смотреть картины Томаса Кинкейда
И ни о чём не думать, не грустить…
Век двадцать первый – яркий блиц апгрейда,
Перезагрузка телефонных тем,
Почтовые послания по сети…
И только то же сонмище проблем,
Мир также разделён на «те» и «эти».
Для «тех» – убийство героизма акт.
А «эти» – как посмели защищаться?!
Кастрирован, как евнух, каждый факт.
И лживы фразы, как глаза паяца,
Когда со сцены он смешит народ,
Давно поднадоевшей клоунадой,
А думает о том какой урод
Придумал всё, и на фиг оно надо.
Но деньги – вот движенья рычаги!
Торгуются парламенты, премьеры…
Пылают войн кровавых очаги…
И богатеют, как всегда, без меры,
Торговцы смертью. Разницы им нет,
Кому продать оружие. Их дело,
Чтоб дальше продолжался звон монет
И график спроса вверх лез без предела.
Смотрю на речки, мостики, цветы,
Снега, избушки, зимние гулянья…
Как жаль, что это только лишь мечты,
Придуманных судеб воспоминанья.