Но так ли, иначе ли, в понедельник утром мистер Малик все еще был без колес.
24
Удод
Узнав об угоне, дочь мистера Малика Петула не очень ему сочувствовала. Скорее говоря, она рассердилась.
— О чем же ты думал, папа? Разгуливать в таком месте! В одиночку, да еще с биноклем на шее! Почему сразу не повесить плакат: «Грабьте меня»? Ох, папочка, папочка, папочка.
Она покачала головой, совсем как ее мать в ответ на детские глупости, и мистер Малик подумал: «Дожили. Теперь я — ребенок, а она — мать. Как же все это странно». Он попросил дочь отвезти его в город за новым биноклем.
— Хорошо, подброшу по пути на работу. Только, умоляю, обещай, что домой ты поедешь на такси.
Мистер Малик обещал, и она отвезла его на улицу Свободы. В витрине торгового центра «Амин и сыновья» он увидел отличный «Бош и Ломб», а поскольку в магазине в это время оказался сам Годфри Амин, мистер Малик не только получил хорошую скидку, но и остался выпить чаю и побеседовать.
Он рассказал об угоне машины.
— Кстати, Годфри, а блокноты тут у вас есть?
Покажите мне, чего нет у «Амина и сыновей». Перед мистером Маликом выложили блокноты всевозможных размеров, линованные, нелинованные, в жестких и мягких обложках. Он остановил выбор на синем блокноте, очень похожем на украденный.
— Можно узнать, для чего он вам? — поинтересовался хозяин магазина.
— Так, записывать разные пустяки.
Только сказав это вслух, он внезапно осознал весь ужас ситуации. Блокнот.
У вас когда-нибудь бывало ощущение, будто что-то здоровенное и тяжелое — скажем, зеленый кокосовый орех — обрушилось на вас с большой высоты, проломило вам череп и провалилось в живот? Если да, то вам не надо объяснять, что почувствовал мистер Малик. Блокнот. Украденный блокнот. В нем ведь был не только список птиц, но еще и записи разговоров с мистером Ньямбе за последние пять месяцев! Если это попадет не в те руки… Мистер Малик слыхал о трупах, найденных в бетоне на стройках, которые курирует министр жилищного строительства. А те, кто случайно проходил ночью мимо здания министерства финансов, рассказывали о доносившихся изнутри сдавленных криках, мало похожих на крики радости засидевшихся допоздна бухгалтеров, которым удалось наконец исправить ошибки в отчетах. Гладить против шерсти сильных мира сего — последнее дело. Мистер Малик, выхватив из нового жесткого бумажника несколько банкнот и сунув в руки оторопевшему Годфри Амину, подцепил пакет с блокнотом и биноклем и бросился к двери. Что делать? Надо подумать.
Такси ждало у входа. Мистер Малик рывком распахнул дверцу.
— Куда прикажете, сэр?
Куда ехать? Что делать? Столько вопросов.
— Давайте пока вперед, — пробормотал он. В какое-нибудь тихое место, где можно спокойно поразмыслить. На кладбище? Нет, только не на кладбище. — В ботанический сад, — решил он и захлопнул дверцу. — Отвезите меня в ботанический сад.
Найробийский ботанический сад, расположенный на противоположном от парка конце города, место действительно очень тихое. Он основан в двадцатые годы колониальным правительством, с тем чтобы выяснить, какие деревья других стран лучше всего приживаются в данной местности. Здесь собраны экземпляры со всего света. А еще здесь собираются христиане. Уж не знаю, чем их так привлекают эти несколько акров земли за университетом, однако привлекают, причем не только по воскресеньям, но всякий день. Христиане найробийского ботанического сада — люди не самые контактные. Они встречаются тут во множестве, непременно поодиночке, зато практически везде — и под Канарскими пальмами, и под английскими дубами, и под австралийскими эвкалиптами. Но чаще всего они маячат посреди лужаек и, с Библией или молитвенником в руке, увлеченно общаются с Богом. Со стороны общение выглядит сугубо односторонним, но кто знает? И потом, христиане отпугивают грабителей.
Последнее утверждение требует доказательств. Мой дядя жил под Годалмингом, но работал в лондонском Сити, каждое утро ездил туда на поезде первым классом и к Лонгдиттону (или, в самом худшем случае, Клэпему) обычно успевал заполнить кроссворд в «Таймс». Так вот дядя рассказывал, что одно время он часто делил купе с неким типом, читавшим «Дейли телеграф», — кроссворд там, разумеется, пожиже, но, в принципе, никаких возражений. Возражения или, по меньшей мере, замешательство вызывало другое: привычка этого человека отрывать и выбрасывать в окно верхний уголок каждой прочитанной страницы. Однажды мой дядя не выдержал.
— Слушайте, старина, — сказал он. — Надеюсь, вы не обидитесь на мой вопрос. Для чего вы это делаете? Зачем отрываете уголки от газетных листов, скатываете их в маленькие шарики и бросаете за окно?
— Как, вы не знаете? — удивился странный тип. — Я отпугиваю слонов.
Ответ несколько озадачил моего дядю.
— Но, дорогой друг, в Суррее же нет слонов!
— Нет, — согласился тот. — Правда, отличное средство?
Все это я вот к чему: возможно, не грабителей нет из-за христиан, а наоборот. А возможно, они вообще не имеют друг к другу отношения. Словом, не знаю, кто из них кого отгоняет, чье отсутствие кого привлекает и в чем тут дело, но факт остается фактом: по сравнению с городским парком найробийский ботанический сад — оазис мира, тишины и покоя.
Мистер Малик попросил таксиста подождать на стоянке. Он не собирается далеко — просто отыщет скамейку, сядет и немного подумает. Мистер Малик открыл зеленые ворота, свернул налево у большой секвойи и направился к рощице лимонных эвкалиптов. И вот пристрелите меня, но прямо перед собой на дорожке он сразу же увидел удода.
Несколько лет назад сестра подарила мне замечательную вещь — центральный разворот «Журнала для мальчиков» 1927 года. Там, на фоне стилизованного ландшафта — полей, деревьев, рек и прибрежной растительности, — изображены все птицы Британии. Малиновка, черный дрозд, обыкновенный дрозд, крапивник и более редкие пернатые вроде оляпки и лугового луня. Карта заселена очень густо — почти триста видов, — и на ней среди прочего есть птицы, лишь изредка залетающие на Британские острова: снежная сова русской тундры, египетская цапля из Кармаргу, а в самом низу, между чибисом и, судя по всему, дроздом-рябинником, удод.
В Англии я никогда его не встречал — он там редкий гость, — но в Африке, увидев впервые, испытал практически то же, что и мистер Малик. Вдохновенный подъем. В этой птице — в ее тельце, длинном изогнутом клюве, клоунском хохолке, броском ржавом оперении с черно-белыми каемками и даже в самом названии — есть что-то веселое, радостное. Кому нужна синяя птица счастья, когда есть удод? Птица явно ничего не боялась. Она склонила голову набок и вперила в мистера Малика яркий черный взгляд. Да успокойся ты, казалось, говорила она. Никто твоих тайн не узнает, и вообще все будет хорошо. Мистер Малик достал из кармана карандаш, открыл первую страницу нового блокнота и написал: «Удод».
Вечером в понедельник в «Асади-клубе», как правило, наступает затишье. Это время, когда почти не слышно постукивания бильярдных шаров, когда бармены, полируя бокалы, обмениваются сплетнями, накопленными за выходные, и когда можно припарковаться у самого входа. Но сегодняшний день был исключением. Мистер Малик порадовался, что приехал на такси. Свою машину пришлось бы ставить на улице: стоянка забита. Да и в клубе, надо думать, не протолкнуться. Мистер Малик расплатился с водителем и пробрался к мистеру Пателю и мистеру Гопесу, чей столик окружала взбудораженная толпа. Мистер Патель склонился над бумагами на столе; рядом, улыбаясь, стоял Гарри Хан.
— Привет, Домкрат! — крикнул он. — Как успехи?
Мистер Малик достал из кармана блокнот и поднял его над головой.