— В таком случае, у меня перед домом стоит «мерседес» в точности как ваш. Зеленый, с наклейками на лобовом стекле. «Осторожно: СПИД» и еще одна, Орнитологического общества. Я записала номер — NHI 572.
— Благодарю, миссис Мбиква, это моя машина. Ее украли в прошлые выходные.
— Я так и подумала. Похоже, в Найроби это теперь сплошь и рядом. Скажите, как мне поступить?
— Я приеду и заберу ее. Так будет лучше всего. У меня есть запасные ключи. Скажите, как мне вас найти?
Роз дала мистеру Малику адрес и пошла наливать ванну. Она прежде не замечала на автомобиле мистера Малика наклейки про СПИД, но, если вдуматься, это вполне в его духе. Когда Роз вышла из ванной и оделась, старого зеленого «мерседеса» с наклейками на заднем стекле на улице уже не было. Странно, подумала Роз. Мог бы и зайти на минутку.
Вновь оказавшись в своем кресле на веранде перед второй чашкой кофе (необычное явление — он не пил больше одной чашки с того ужасного дня, как умерла жена), мистер Малик попытался разобраться в ситуации. Он получил назад машину, но, обыскав все щели и уголки, так и не нашел пропавшего блокнота. Кроме того, возникла еще одна проблема. Правила соревнования ясно гласили: никаких контактов с Роз Мбиква — ни личных, ни телефонных, ни письменных, ни через третьих лиц. Мистер Малик против воли нарушил это условие. Правда, звонил не он, а она. Не мог же он бросить трубку, услышав ее голос? Ладно, подождем, что скажет комитет. Хорошо хоть, удалось забрать «мерседес», не встретившись с Роз.
Но ее голос… Мистер Малик вспомнил слова старой песни, которую не слышал с шестидесятых, с тех пор, как уехал из Лондона, — кто ее пел, Дасти Спрингфилд? Что делать, я таю, я таю, как лед, что делать, я таю, твой голос как мед. Именно так действовало на мистера Малика низкое контральто Роз Мбиква. Он таял до сих пор. Есть ли шанс выиграть дурацкое соревнование? Возможно ли, что Роз Мбиква примет его предложение? Возможно ли, что они и правда будут танцевать вместе? И он еще раз услышит свое имя, произнесенное ее голосом?
Птицы. Нужны птицы. Мистер Малик глубоко вздохнул один раз, второй, да так громко, что Бенджамин, который закончил подметать двор, подъездную дорогу и наполовину подмел газон, поднял голову.
— А, Бенджамин.
Сейчас вспомнит о ботаническом саде?
— Бенджамин, сколько ты на меня работаешь?
— Пять с половиной месяцев, сэр. С конца малых дождей.
— Хорошо… Пять месяцев, вот как? А на выходные ездишь домой?
— Нет, сэр, еще ни разу. Может быть, скоро, когда накоплю денег.
Хотя при таких ценах на леденцы и кока-колу (не говоря уже о замене целого комплекта одежды и ботинок) это не так-то легко.
— И сколько же туда ехать на автобусе?
— Четыре часа, сэр. Если с одним проколом. Если больше, то дольше.
— А если без проколов?
— Тогда быстрее, сэр.
Мальчик ведь говорил, что в его деревне птиц намного больше, чем в Найроби…
— Бенджамин, — объявил мистер Малик, — пора тебе устроить каникулы.
Из Найроби к равнинам и широкой рифтовой долине можно ехать по высокой и по низкой дороге. Высокая дорога лучше, она новая, но ровно поэтому гораздо более оживленная. Низкая — извилистая и узкая, но там меньше шансов столкнуться на встречной полосе с перегруженным грузовиком или упереться в толпу из пятидесяти человек, дожидающихся у автобуса, пока водитель устранит первый прокол. Мистер Малик выбрал низкую дорогу и миновал Найвашу всего через два часа после выезда из дома номер 12 по Садовой аллее.
На равнинах стояла жара и сушь. Долгие дожди выдались так себе, а до коротких было еще очень далеко. Кукуруза на полях зачахла, побурела. Ни капли зеленого не осталось в жесткой низкорослой траве, еще не съеденной козами и овцами. Сами эти животные, худые и вялые, ютились в редкой тени терновника. Похоже, ехать сюда не следовало: какие тут птицы.
Еще час на север — и за большим щитом, уверявшим, что «Омо» стирает чище других порошков, возбужденный Бенджамин велел мистеру Малику свернуть на проселочную дорогу, не отмеченную на карте. Вскоре они замедлили ход, пропуская тощую корову с еще более тощим теленком, и машину тут же накрыло облаком коричневой пыли, которую те подняли. Ехать дальше мистер Малик смог только минут через пять.
— Это корова моего дяди, сэр. Когда я уезжал, теленка не было. Хорошо, что теперь он есть.
Надо полагать.
— Далеко еще? — спросил мистер Малик.
— Мы почти у школы, сэр, — ответил Бенджамин. — А после школы еще три мили.
Начальная школа «Эритима», стоявшая практически у обочины, оказалась маленьким деревянным строением в одну комнату, за которым ютилась совсем уже крохотная хибарка, очевидно домик учителя. Кругом во все стороны простиралась голая земля, но с одной стороны от школы была разбита футбольная площадка с двумя покосившимися деревянными воротами. Между ними взапуски бегали босые дети.
— Это моя школа, сэр. Я тут учился. Школа очень хорошая. Ребята тренируются для спортивного состязания.
— Понятно. Но почему школа не в деревне? Почему она так далеко?
— Из-за электричества, сэр. Здесь оно есть, а в деревне пока нет.
Действительно, тонкий провод, тянущийся от поворота, заканчивался у домика учителя.
Они направились к низким холмам, коричневым и голым, как вся окружающая местность. Дорога пошла вверх, ехать стало труднее. Мистер Малик замедлил ход и осторожно повел старый «мерседес» между валунами и ямами, размытыми дождями.
— Вон она, сэр, вон моя деревня! — Бенджамин с вершины холма показывал пальцем вниз, в небольшую долину. — Тут я родился. Тут живут мои отец и мать. Это очень хорошая деревня.
Мистер Малик ожидал увидеть десяток хибар, похожих на школу, посреди голой коричневой земли. Но все оказалось иначе. Он остановил машину.
Большинство домов стояло на главной улице. Позади каждого тянулся ярко-зеленый участок. Дальше по равнине виднелись зеленые поля, на которых зрел урожай. Деревушка была зеленым оазисом в бесконечной пыльной пустыне.
Спустя несколько минут они уже ехали по деревне, мимо улыбающихся жителей. Мистеру Малику представили каждого из встречных мужчин, женщин и малых детей, причем создавалось впечатление, что все они — отец, мать, дядя, тетя, племянник или племянница Бенджамина. Мистер Малик искал глазами реку — иначе откуда столь щедрый урожай бобов и томатов, сорго и кукурузы? Река действительно была — в виде песчано-каменистого русла.
— А вода, Бенджамин? Откуда вода?
— Из родника, сэр. Под горой. Это очень хороший родник. Идемте, я покажу. Там-то все птицы и есть.
32
Большой голубой турако
Около девяти утра одномоторная «Сессна 207 Скайвэгон», снизившись, описала круг над маленьким городком и легко приземлилась на посадочную полосу крошечного аэродрома. Ее появление стало сигналом для единственного таксиста Какамеги. Три авиапассажира не прождали и десяти минут, как «Пежо 504» — чуть более позднего года выпуска, чем у Роз Мбиква, но абсолютно такой же по дизайну — подкатил к самолету, чтобы доставить их в частную гостиницу, построенную в тридцатых годах владельцем местной лесопилки под сенью одной из немногих уцелевших реликтовых олив. В «Какамеге» и сейчас не только можно исключительно вкусно позавтракать, но и увидеть множество птиц, которых нет больше нигде в Кении, — в том числе птицу со странным названием «эремомела Тернера».
В 1753 году великий шведский натуралист Карл фон Линней опубликовал свою знаменитую «Systema Naturae», и с тех пор все растения и животные носят уникальные научные названия, состоящие из двух латинских слов и относящиеся только к данному растению или животному и ни к чему больше. Я, например, представитель вида Homo sapiens. Вы, вероятней всего, тоже. Лев — Panthera leo, ягненок — молодой Ovis aries. Птицы — не исключение из систематики Линнея. Черный коршун, который, как вы, наверное, помните, встречался нам в начале повествования, известен в орнитологии как Milvus migrans. Щурка с грудкой цвета корицы носит гордое имя Merops oreobates. Все это, разумеется, очень облегчает жизнь орнитологам: беседуя на профессиональные темы, они могут быть абсолютно уверены, что обсуждают одну и ту же птицу.