Паша, благодарение Аллаху, помирил хана с ширинами. Сначала капыджибаши и лекарь ханский привезли Ширин-бею ханскую клятву Аллаху и платок всепрощения, а затем препроводили его к хану и Ширин-бей десницу ханскую облобызал. Сын Субхан Гази также поцеловал длань ханскую, после чего список провинностей отца его, Субхан Гази-ага, был перечеркнут пером всепрощения. Затем, когда по приглашению Субхан Гази-ага поехал к нему, его сын с одним из капыджибаши, он сам тоже к хану прибыл и руку его лобызал.
В Крыму воцарился мир, а хан стал ханом удельным, к чему и Ак-Мехмед-паша причастен был.
Начиная с первого дня святого месяца рамазана[473] что ни ночь происходили застолья такие отменные, как празднества Хусейна Байкары[474]. Развлекались мы тогда и веселились так, что трудно это описать. Мехмед-паша, коему помещение было выделено в кёрюнюше, построенном Мехмед Герей-ханом, каждодневно, кроме пищи и напитков, получал по сто пиастров на различные потребности. Также и я, слуга недостойный и нищий, судьбой обманутый, удостоился преогромной доброты достославного, великодушного и благородного его светлости хана. Пристанище мне было дано во дворце счастливого (ибо умер он за дело ислама) Сефер Гази-ага, добротой которого пользовался я в году пятьдесят первом. Ислам-ага, ставший визирем, выехал к Порогу Блаженства, вследствие чего гостеприимным хозяином моим был его младший брат — Мехмед-мирза. Из гарема Айше хатун, или госпожи Айше[475], посылали мне разнообразные яства и напитки, и жил я себе весело и роскошно, а хан даровал мне, убогому, одежду почетную и шубу из лап собольих.
После двадцати дней пребывания нашего с Мехмед-пашой в Багчесарае холода и морозы отступили, птицы стали петь, и климат в Крыму потихоньку приятнее становился. Мехмед-паша проводил с ханом в эти длинные зимние ночи по семь и даже по восемь часов в ученых спорах, рассуждая, вкупе с улемами крымскими, о законах шариата.
Однако Мехмед-паша, сам космографом будучи, вопросил как-то раз в присутствии его светлости хана и многочисленных собравшихся там летописцев татарских:
— Никак понять не могу, милые эфенди мои, когда народ татарский завладел Крымом, кем были его первые завоеватели и удельные владыки и почему приняли они титул ханов и родовое имя Гереев.
Кадиаскер крымский Муртаза-Али-эфенди, один из просвещеннейших мужей своего времени, тотчас ответил на этот вопрос паши:
— Сначала, во времена святейшего пророка Давида, да почиет он в мире, народ наш татарский проживал в Хатае, Хотане[476] и в Китае. Затем, умножившись, выбрался он из этих стран и поселился в крае Махан в Мавераннахре[477].
В благословенную эпоху великого Пророка появился Чингиз-хан. Сей Чингиз-хани династия османская являются двоюродными братьями, но когда предки династии османской, Сулейман шах и Эртогрул, пошли в страны Византию и Грецию, наш Чингиз-хан осел на берегах Волги, а когда народ его умножился, перешел степи Хейхат и Крым завоевал[478]. Но наш аталык Имрам обладает подробнойи достоверной хроникой, и если бы ее прочесть, то все мы пользу бы из этого извлекли.
Обладатель оной хроники Имрам-аталык, стодвадцатилетний, крепкого телосложения казак с редкой бородой, достал ее из-за пазухи и стал нам читать историю знаменитого летописца Тохта-бая. Автор сей был предком этого Имрам аталыка, и поэтому Имрам аталык носил произведение своего деда за пазухой.
Это была прекрасная, изящная и обширная хроника Тохта-бая, чагатайским языком[479] написанная.
Сей ночью застолье наше с улемами протекло в упоении слушания этой хроники.
На следующий день Ак-Мехмед-паша, по пожеланию хана, должен был выступить к Вратам Блаженства. Его светлость хан для этого дал Ак-Мехмед-паше пятнадцать кесе пиастров и пять тысяч золотых, десять невольников, десять рысаков с серебристыми седлами, двести коней с седлами татарскими для его подданных, двадцать девиц черкесских, неописуемое множество пленников и подарков для брата паши и его сына, его кяхьи, нотариуса его дивана и иных служащих. Также и я, убогий, получил от его светлости хана, калга, нурэддина, а также всех сановников, приятелей моих, одиннадцать невольников, десять рысаков и двенадцать коней ногайских, три пары одежды и восемьсот семьдесят курушей.
473
Здесь идет речь о рамазане 1077 г. хиджры (25 февраля — 26 марта 1667 г. н.э.). См. прим. 396.
475
477
Мавераннахр (араб. — «мавера-ун-негр» — «заречье») — Трансоксания — земли на правом берегу Аму-Дарьи, составившие впоследствии ядро Бухарского ханства. О Махане см. прим. 277.
478
Эвлия Челеби показывает здесь «некоторое невежество», считая, что Чингиз-хан (1155-1227) жил во времена Пророка (ум. 632 г.). Исключена также возможность кровного родства между Чингиз-ханом, Сулейманом (отнюдь не «шахом»!) и Эртогрулом — не потомками, а дедом и отцом Османа. Сулейман покинул Трансоксанию именно из страха перед этим «двоюродным братом» Чингиз-ханом.
479
О