– А что такое это «поле Русакова», о котором говорилось в записке? – спросил Малкольм.
– Ох. Честно говоря, не знаю. Мне совсем не обязательно знать все, чтобы задавать вопросы алетиометру. Он как будто и сам знает все, что нужно.
– Ну, просто любопытно. Они там пишут: «Когда мы пробуем одну систему измерений, искомая субстанция ускользает от нас, словно бы предпочитая другую, но стоит нам обратиться к другому методу, как неудача подстерегает нас и там».
– Ты что, выучил все сообщение наизусть?
– Не специально. Просто перечитывал столько раз, что оно само запомнилось. В общем, я что хотел сказать… То, о чем они пишут, – это вроде как похоже на принцип неопределенности.
Все это время Ханна чувствовала себя так, будто спускается по лестнице на ощупь, в полной темноте, – и тут вдруг очередной ступеньки под ногой не оказалось.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Ну, к нам в «Форель» часто приходят ученые, и они мне всякое рассказывают. И про принцип неопределенности рассказали – это когда ты можешь знать про какую-нибудь частицу только кое-что, но не всё. Если знаешь о ней что-то одно, то не можешь знать другого, поэтому остается неопределенность. Ну, в общем, так я понял. А еще в записке говорится про какую-то Пыль. Что это за Пыль?
Ханна изо всех сил пыталась сообразить, какие сведения общедоступны, а какие принадлежат только «Оукли-стрит».
– Это такая элементарная частица, о которой мы почти ничего не знаем, – наконец, произнесла она. – Ее трудно исследовать, и не только из-за того, о чем говорится в записке, но и потому, что Магистериум… Ты знаешь, что такое Магистериум?
– Что-то вроде главного церковного начальства?
– Да. Так вот, Магистериум строго осуждает все попытки исследовать Пыль. Они считают, что это греховно. Почему – я не знаю. Это как раз и есть одна из загадок, которые мы пытаемся разгадать.
– А как можно понять, греховно что-то или нет?
– Очень хороший вопрос. Ты случайно не говорил о таких вещах с кем-нибудь у себя в школе?
– Только с Робби, это мой друг. Он ничего толком об этом не знает, но ему тоже интересно.
– А с учителями?
– По-моему, они бы не поняли. Мне просто повезло, что я живу в «Форели» и могу там говорить с разными людьми.
– Да, это очень полезно, – пробормотала Ханна. У нее начала зарождаться одна интересная мысль, но пока что Ханна изо всех сил ее отталкивала.
– Значит, вы думаете, что под Пылью они там подразумевали элементарные частицы? – спросил Малкольм.
– Надо полагать. Но это не моя область, так что наверняка я не знаю.
Некоторое время мальчик молча смотрел в огонь, а потом заговорил снова:
– Если желудь для вас оставлял мистер Лакхерст, то…
– Да, понимаю. Ты хочешь спросить, каким образом я теперь буду связываться с… с другими людьми? Есть еще один способ. Придется им воспользоваться.
– А что это за другие люди?
– Этого я тебе сказать не могу. Просто потому, что и сама не знаю.
– Но как же тогда все это началось?
– Кое-кто попросил меня о помощи.
Мальчик медленно пил шоколатл и, казалось, тщательно что-то обдумывал.
– А эта «другая сторона», о которой они пишут? – наконец спросил он с опаской. – Это ведь Суд Консистории, да?
– Хм-м-м… Ты сам видел достаточно, чтобы понять, – и наверняка понял, насколько они опасны. Дай честное слово, что больше не сделаешь ничего такого, что может указать на твою связь со мной или с тем деревом у канала. Обещай, что не станешь делать больше ничего опасного.
– Обещаю, что постараюсь, – ответил Малкольм. – Но если все это – такой большой секрет, то как я пойму, опасно ли то, что я делаю, или нет?
– Что ж, с этим не поспоришь. Но можешь хотя бы пообещать никому не рассказывать о том, что ты и так уже знаешь?
– Да, это я обещаю.
– Спасибо, это уже очень много. – Но та самая мысль стучалась ей в голову слишком настойчиво. – Послушай, Малкольм, – сказала она. – Когда те двое из ДСК пришли в «Форель» и арестовали мистера…
– Мистера Боутрайта. Но они его не арестовали. Он сбежал.
– Ну да, да. Скажи, они о чем-нибудь таком тебя не спрашивали?
– Нет. Спросили только о человеке, который ужинал в «Форели» за неделю до того. Вместе с бывшим лордом-канцлером.
– Да, я помню, ты говорил. Но ты уверен, что к вам приезжал сам бывший лорд-канцлер Англии? Лорд Наджент? Может, это был обычный человек, а друзья называли его лордом-канцлером просто в шутку?
– Да нет же! Настоящий лорд Наджент. Папа мне потом показал его фотограмму в газете.
– А ты не знаешь, почему эти люди из ДСК о нем расспрашивали? Это как-то связано с ребенком?