— Полетел. Смотрите тут за Гавриком без меня!
Полет на пределе. Не частить крыльями, а редко, но мощно. Так идут свои тысячемильные маршруты альбатросы над океаном.
Город начинался сразу — огромными домами-кораблями на краю пустыря. Как старинная крепостная стена. Ага, вот и круглая площадь. По ней кружил троллейбус.
В поликлинике произошло небольшое смятение. Все суетились, сочувствовали. Врач собрал чемоданчик. Готов был немедленно ехать. Не очень крупный мужчина — килограммов на семьдесят.
Костя объявил повелительно:
— Ехать — выйдет долго. Сначала искать такси, потом кружная дорога. Слишком долго, нельзя ждать — полетим!
Врач не хотел. Врач боялся:
— Я тяжелый. Вы устанете, не удержите. Упадем оба.
— Вы ничем не рискуете. В крайнем случае, я сяду раньше.
— И что мы выиграем? Сядете раньше посреди поля или в болоте, транспорта никакого.
— Но я не сяду раньше. Я обязан долететь! Вы нужны там живым и здоровым — значит, будете живой и здоровый. Ничего не бойтесь!
Вокруг кто-то толпился — посетители, санитарки, другие врачи? Костя почти не замечал.
Все-таки он оказался тяжелым, врач. Никогда еще Костя не поднимал такого. Тем более надо было торопиться. Очень тяжело. Скоро стало сбиваться дыхание. А вот уже круги перед глазами. Но неимоверная тяжесть доставляла и странное удовлетворение: тем, что вот так летит на пределе, когда горячий сухой воздух, кажется, разрывает легкие, Костя искупал свою вину. Хотя бы отчасти. Чтобы придать себе сил, он ругал себя: «Так и надо!.. Терпи! За то, что Гаврик дождался выстрела, пока ты попусту трепался! Терпи, терпи! И за то, что воспитал доверие к людям! Терпи, гад, терпи!»
И все-таки долетел. На пределе. Долетел, опустился перед домом, отстегнул врача. И упал. Из носа кровь. Да, это было как первый марафон. И Костя потерял сознание — почти как первый марафонец.
Есть две версии марафонского бега. Самая распространенная та, что после победы при Марафоне полководец Мильтиад послал воина в Афины со счастливой вестью. Тот бежал всю дорогу, добежал, выкрикнул одно слово: «Победа!» — и упал мертвым. Что-то во всем это суетное: ну бежал бы гонец медленнее, даже шел — узнали бы афиняне про победу на час позже, ничего бы не изменилось! Поэтому я приемлю другую версию, хотя она и гораздо менее распространена: воин бежал оповестить афинян о высадке персов! Поднять тревогу, просить помощи! Потому и выкрикнул он: «Персы у Марафона!» Вот тогда это прекрасный подвиг и прекрасная смерть! Для того, чтобы предупредить об опасности, стоило загнать себя. Истинный подвиг совершается там, где нет другого выхода. А если только ради красоты, славы, самоутверждения — уже не подвиг…
У Кости не было выхода, промедление могло стоить Гаврику жизни, он отдал все и упал без сознания, поэтому и не кощунственно сравнение с первым марафоном. Но, к счастью, Костя выжил.
…Постепенно снова всплыл в сознание.
Голос мамы:
— Ну; слава богу! Мы уж испугались!
Нашла из-за чего пугаться! Сейчас надо думать о Гаврике, только о Гаврике!
— Нечего надо мной причитать! Не обо мне речь! Что сказал врач?! Как Гаврик?!
Дашка:
— Все органы целы, опасности нет. Весь заряд попал в крыло, дробь. Кость — на мелкие осколки. Ничего не сделать, он крыло ампутировал.
— Значит, не летать… А зачем ему тогда жить?
— Ну что ты говоришь! Все-таки жив!
— Я-то рад. Будет ходить по дому, по саду, разговаривать с нами своими кастаньетами. Я-то рад. Для меня главное, что жив. А он сам-то? Все полетят на юг: Гуля, дети, вообще аисты, а ему каково? От раны он выживет, а от тоски выживет? Ладно, где врач?
Гаврик сидел в кресле, поджав ноги, как в гнезде. Странно белела поперек туловища повязка. Врач собирал чемоданчик. Оба посмотрели на вошедшего Костю.
Костя подошел к Гаврику, погладил по голове.
— Вот так, Гаврик. Ты еще сам не понимаешь. Небось думаешь: заживет, снимут повязку, снова полечу!.. Спасибо, доктор. Извините, что я вас тащил, как Черномор.
— Что вы, Константин Петрович, какие извинения! Долетели благополучно, а воспоминаний теперь на всю жизнь. И рассказов. Семейство не поверит! А когда летели, конечно, страшно немного, но зато и удовольствие необыкновенное. Только вот за вас переживал: так дышали, так тяжело! Одного хотелось: стать бы полегче! А как?
— Чего ж меня жалеть? Меня жалеть не за что. А чтобы семейство поверило, давайте организуем фотографию. Тут у нас где-то валяется «Поляроид» — моментальные снимки, и цветные. Дашка знает. Дашка!