Торжествовать способности по случаю триумфов в школьной программе смешно. Школьную программу можно вдолбить и медведю.
Но если бы я мог начать снова, лучше бы я гулял во дворе: собственный опыт в десять раз ценнее книжного. Будь я уличным мальчишкой, я бы с детства знал, чего хочу в жизни, не страдал бы от безнадежных влюбленностей, легко сходился с людьми, умел бы не мечтать, а добиваться. Жить надо уметь — в хорошем смысле тоже, и умение добывается опытом, а не только чтением.
Правда, Уайльд в свое время сказал, что умный человек учится на ошибках ближнего.
Наша участковая докторша, женщина лет сорока, говорит вместо сфинксов — свинсы. Всерьез.
А однажды рассказала про фильм «Марыся и Наполеон»:
— Это про любовь Наполеона и одной польской киноактрисы.
Рассказываю — не верят. Думают, раз врач, то неизбежно должны наблюдаться начатки культурности. Престиж высшего образования.
Правда, лечить себя я ее не допускаю. Использую исключительно для получения бюллетеня.
С Надей познакомился примерно год назад в какой-то высокоинтеллектуальной компании. Все вокруг говорили чрезвычайно умные вещи. А мы переглядывались. Кто-нибудь скажет очередную умность, а мы переглянемся:
«Слышала, оценила?» «Да уж оценила. А ты?»
Счастливее минут, минут более полного понимания у нас и не было. А ведь не сказали ни единого слова.
Есть же счастливцы, с которыми что-то случается. По образцу Общества охраны природы нужно бы организовать Общество охраны приключений.
Когда-то в «Крокодиле», кажется, была статья, высмеивавшая и клеймившая мещанами тех, кто очень беспокоится о сохранении Байкала, хотя сами никогда не ездят дальше Рицы. На самом же деле мещанин тот, кто писал, ибо это прекрасная черта, черта необходимая современному человеку: заботиться не только о сохранении личного уголка, не только места собственного отдыха, но всей земли. Без такого массового беспокойства земля погибнет в нечистотах.
У нашего Игнатия Платоновича внешность — хоть сейчас играть опереточного академика: менделеевская бородка, на лысине черная ермолка как у Фаворского.
Я с подозрением отношусь к поэтам со слишком поэтической внешностью, к морякам — со слишком морсковолковой. Достойнее всего, когда человек просто похож на самого себя, и нельзя догадаться, поэт он или фининспектор. Но уж если заводить типичную внешность, то обманчивую: симпатичны физики, похожие на пиратов, и пираты — вылитые студенты-филологи.
Надя попросила помочь сдать бутылки. Загрузили две сумки и рюкзак для меня, две сетки для нее. И еще остались бутылки, у которых пробки вдавлены внутрь — Надя сказала, что умеет их вытаскивать, но сейчас некогда. (Я не умею, а она умеет.) У меня руки неслабые, но еле донес — разжимались пальцы.
Сдали на двадцать рублей! В подвале, где приемка, на нас смотрели с почтением. Приемщица спросила:
— Кто же больше пьет — муж или жена?
— Поровну, — сказала Надя.
— Не имеет права больше мужа, — сказал я.
Счастливый миг, когда нас приняли за мужа и жену!
Очередь сзади негодовала. Какая-то баба все повторяла:
— Молодые, а ходят бутылки собирают!
Я ей сказал:
— Бабушка, надо верить людям. Мы же целый месяц не сдавали!
На самом деле накопились за пять месяцев, с тех пор как Надя переехала в эту комнату. Правда, почти сплошь бутылки из-под сухого. Но и водки достаточно. Я из сданных бутылок не выпил ни одной — тоже обидно. Не выпил потому, что сам, если захожу, то без бутылки (не понимаю этого обычая, теперь почти обязательного), а когда у Нади свои художественные гости, она меня не зовет.
Позвал Надю съездить в воскресенье в Кавголово. Сказала, что поедет, если будет в состоянии: в субботу ей предстоит идти в гости, так что неизвестно, окажется ли после этого в форме. Все стало ясно заранее. И точно, в воскресенье она говорила умирающим голосом, и ни о каком Кавголове не могло быть речи.
Тут многое обидно и противно. То, что ей важнее быть в дурацкой компании, чем со мной. То, что она не может нормально выпить вина, а должна хлестать водку. И знает же, что на другой день будет валяться чуть жива.