С другой стороны аллеи послышался еще один вздох. Это вздыхал ангел Берл, который тоже не находил себе места.
— Когда мы вырастем и станем большими, мы тоже будем вздыхать, — сказал Писунчик.
— И еще сильнее, чем портновские подмастерья, — добавил я.
— Конечно, — согласился Писунчик, и мы опустились посреди аллеи.
Мы прогуливались туда-сюда. Прислушивались к шепоту, доносившемуся из-за деревьев. Ангел клялся всеми клятвами, ангелица не верила ему. Ангел грозил, что, если она не поверит, он бросится из рая на землю.
— Что ты здесь делаешь, Писунчик, иди домой!
Мы узнали сестру Писунчика Этл. Она гуляла по аллее со своей подругой.
— Я не хочу идти домой. Я хочу еще немного погулять с моим другом Шмуэл-Абой, — ответил Писунчик.
Этл ушла. Мы с моим другом переглянулись.
— Красивая у тебя сестра, — сказал я, — у нее такие розовые крылья.
— Она уже просватана, — гордо ответил Писунчик, — в субботу после Швуес[49] у нее свадьба.
— Пригласишь меня на свадьбу, Писунчик?
— Конечно, — обещал мой друг, и мы расстались до утра.
Всю ночь мне снилась свадьба. Я был женихом, а Писунчик — моим зятем. Играли музыканты. Невеста плакала. Я проснулся и понял, что это был только сон. Мне было очень тревожно от этого прекрасного сна.
V.
Призраки в раю
Рассказ немного утомил меня. Я передохнул. Посмотрел на моих слушателей: не задремали ли они, пока я рассказывал о своей жизни в раю. Но когда я увидел раввина, который вцепился пальцами в бороду, богача, который сложил руки на животе, и даяна, который остолбенел, будто его сглазили, — я понял, что могу продолжать.
— От этого странного сна я проснулся среди ночи. Во сне, как вы знаете, я был женихом, мой друг Писунчик моим зятем. А сестра Писунчика, Этл с розовыми крыльями, моей невестой.
Я хотел снова заснуть, чтобы досмотреть этот прекрасный сон, но не мог. Я немного полежал с закрытыми глазами, но спать не хотелось, а сон был уже далеко-далеко, за райской мельницей.
Я встал с кровати. Босой, в ночной рубашке, я подошел к окну и выглянул.
Улица была залита лунным светом. Такой яркий лунный свет даже в раю редкость. Я открыл окно, вдохнул нежный полночный воздух и выдохнул вместе с ним «спокойной ночи» моему другу Писунчику и его красивой сестре с розовыми крыльями.
Напротив на тротуаре выросли две тени. Они ахнули и удивились:
— Это ты, Сёмка?
— Это ты, Берл?
— Что ты делаешь так поздно ночью на улице, Сёмка?
— А ты что делаешь, Берл?
Я узнал их, это были двое влюбленных ангелов-подмастерьев, которые работали у папы Писунчика, портняжки Шлойме-Залмена.
Я навострил уши. Мне было жаль пропустить хотя бы словечко из их разговора.
— Не могу уснуть, Сёма. Чуть закрою глаза, вижу ее, дочь лавочника.
Сёмка вздохнул:
— Со мной то же самое, Берл… Не вынесу я этого.
Они немного помолчали. Я видел, как иглы поблескивают в их лацканах.
— Я завидую, — печально произнес Сёмка, — завидую ничтожнейшему из земных подмастерьев. Он, если ему не повезет в любви, может хоть яду принять или в речке утопиться.
— У нас нет другого выбора, — ответил ему ангел Берл, — мы должны вечно терпеть нашу злую долю. До чего паскудное это слово «вечно». Кто его выдумал? И зачем?
Я видел, как слова «кто» и «зачем» сорвались с губ ангела Берла и остались висеть среди рая, залитого сладостным лунным сиянием.
Подмастерья ушли, Сёмка — направо, Берл — налево. Двое несчастных ангелов, которые бродят в райской ночи, — посочувствовал я. Очень-очень посочувствовал.
Я подумал, что дочка райского лавочника, причина их смятения, сейчас, наверное, спит. Ее волосы разметались по подушке. Крылья, которыми она укрылась, соскользнули. Может быть, она улыбается во сне и знать не знает, что несчастный, которому она подала надежду, места себе не находит. Молит о смерти и не может умереть.
— У лунной ночи в раю, — подумал я, — тоже есть свои призраки.
Тогда я даже представить не мог, что этой ночью мне доведется увидеть не только двух несчастных ангелов-подмастерьев.
Я услышал плач. Резкий, отчаянный. Я поднял голову и впервые увидел ангела Шимен-Бера. Он был, как обычно, мертвецки пьян. Шимен-Бер тащил за руки двух нерожденных детей. Они вырывались. Кричали и плакали.
— Заткнитесь, ублюдки, — злился ангел Шимен-Бер, — заткнетесь вы когда-нибудь или нет?
Его рыжая борода растрепалась, глаза мутные, до того он был пьян.