— Можно ли забыть такую ночь? — спросил я у своих слушателей, которые сидели в доме моего папы и слушали мой рассказ о рае.
Раввин встряхнулся и пришел в себя, точно с того света вернулся.
— Ты что-то спросил, паренек? А? Что ты спросил?
Богач перебирал пальцами на животе, он, наверное, хотел сказать по-немецки «зондербар», но не мог.
Даян, который все время сидел с открытым ртом, закрыл рот и проглотил всех мух, которые влетели туда за время моего рассказа.
Моя мама утерла слезу, которая дрожала у нее в правом глазу и никак не могла упасть.
Мой папа постукивал пальцами по столу. Что он хотел этим сказать, я не понял.
Я почувствовал, что сегодня вечером больше ничего не смогу рассказать.
Я извинился и, не поужинав, сам улегся в свою колыбельку.
Я еще слышал, как раввин, богач и даян переговариваются с моим папой. Слышал, как они чмокнули мезузу. Как раввин сказал:
— Значит, завтра, даст Бог, он расскажет дальше, Файвл.
И я уснул.
VI.
В имении царя Давида
На следующий вечер, когда раввин, даян и богач реб Мэхл Гурвиц уселись вокруг стола и стали ждать продолжения моего рассказа, я их немного поразглядывал. Они были бледные, невыспавшиеся, в бороде у раввина, как мне показалось, прибавилось седины, — история о призраках в раю, похоже, сильно потрясла его.
— Ну, — проворчал мой папа, — ну же, рассказывай! Видишь, люди ждут твоего рассказа, а ты сидишь как болван.
Услышав слово «болван», моя мама, стоявшая у двери, уже готова была за меня вступиться и выговорить отцу, как она обычно делала, но на этот раз я не разрешил. Я посмотрел на маму, и она осталась стоять, где стояла. Папа, который уже дрожал, предчувствуя бурю, успокоился, и я стал рассказывать.
— После всего, что я увидел в эту светлую лунную ночь, я больше не мог заснуть. Я едва дождался, пока в раю станет совсем светло, и сразу же полетел к моему другу Писунчику.
Я постучал к нему в окошко. Писунчик еще спал. Он не услышал моего стука.
Я постучал сильнее, даже пальцу стало больно. С горем пополам разбудил я моего друга.
— Писунчик, выходи! Скорей, скорей.
— Что случилось, Шмуэл-Аба? — спросил мой друг, протирая глаза.
— Выходи — узнаешь! — дрожал я всем телом. Мой друг вышел. Я взял его за руку, посмотрел в его заспанные глаза и сказал:
— Полетели в рощу царя Давида!
Мы полетели. По дороге я рассказал ему обо всех кошмарах, которые я пережил. Писунчик вздыхал.
Мой рассказ произвел на него сильное впечатление. Он передернул своими легкими крыльями и сказал:
— Я до сих пор ни разу не видел ничего из того, о чем ты рассказываешь, Шмуэл-Аба. Слышать — слышал о многом, но не видел. Похоже, такие вещи можно увидеть только бессонной ночью. Ты удостоился бессонной ночи. Очень я тебе завидую, Шмуэл-Аба.
Я не понял его. Его слова показались мне странными. Чему тут было завидовать?
Я сказал ему об этом. Он посмотрел на меня невидящим взглядом…
— Все, о чем день умалчивает, что он скрывает в солнечном сиянии, выбалтывает ночь. Она поднимает завесу над вещами, и ты заглядываешь в пропасть. Жаль, что я проспал такую ночь.
Мы полетели дальше. Утреннее солнце согревало наши крылья. В раю дул молодой, свежий ветер. Он играл с нашими волосами и сам удивлялся своей дерзости.
Мы подлетели к роще царя Давида. Ветер отстал от нас. Он резво прыгнул в рощу, чтобы рассказать райским зайцам о приближении гостей. Но зайцам нечего было бояться. Двое летунов не прихватили с собой свои луки.
Мы с моим другом опустились на опушку рощи.
— Вот здесь, — показал я пальцем, — безумная Переле скрылась в роще. Я побоялся идти за ней. Пойдем, Писунчик, может, мы еще встретим ее.
Мы вошли в рощу. Поискали следы безумной, но ничего не нашли.
Птицы щебетали в ветвях. На траве блестела роса. Большие серебряные капли.
— Может, капли росы — это слезы, которые несчастная любовь уронила в траву? — сказал я моему другу.
— Может и так, — прошептал Писунчик.
Мы остановились у большого куста райского шиповника, который был полон этих капель, и благоговейно пропели псалом.
— Если слезы остались, — сказал я, — то куда же делись следы Переле?
— Может, райский сторож замел следы. Так обычно и поступают в раю. День не должен знать, что райские ночи нередко полны бреда и безумия.
— Тогда искать бесполезно, давай, Писунчик, вернемся.