Из мазанок доносился плач грудных ангелочков. Они лежали одни в своих колыбельках и надрывались.
Брайна, райская кормилица, ангелица с большими полными грудями, переходила из хаты в хату и кормила маленьких ангелочков. Хозяин имения царь Давид нанял ее для того, чтобы «сосунки» не отрывали матерей от работы.
— Откуда у Брайны, райской кормилицы, столько молока, чтобы накормить всех ангелочков? — спросил я у моего друга.
— Ты что, не понимаешь, дурень? — проворчал мой друг Писунчик. — Она подливает в молоко воду…
Мы полетели дальше. Взяли вправо. К садам. Солнце стало припекать. Мы искали тенистый уголок. Посреди цветущего парка оказался мраморный дворец. Окна дворца были широко распахнуты. Две молодые ангелицы с пухом в волосах проветривали перины.
— Это дворец царя Давида, — сказал мой друг Писунчик. — Во дворце больше ста покоев. Тут-то царь и живет со своими женами и наложницами.
— Красивый дворец, — подивился я. — Хотелось бы взглянуть, что там внутри делается.
— Боже упаси! — вскрикнул Писунчик. — Едва ты переступишь порог дворца, тебя сразу же схватят евнухи и сделают из тебя пажа.
— Разве быть пажом у царя Давида так плохо, Писунчик?
— Врагу не пожелаешь, Шмуэл-Аба. Ты сам не знаешь, что говоришь. Делать тебе больше нечего, как целыми днями носить мантию за царем Давидом или чесать ему пятки.
Я передернул крыльями.
Я представил себе пару потных ног с большими мозолями на пальцах. Я чешу эти ноги. Воняет потом, а царь гневается и кричит на меня:
— Сильнее, сильнее чеши, Шмуэл-Аба! Не паж ты, а болван глиняный!
Бррр… Меня снова передернуло.
Мы услышали звуки арфы. Писунчик навострил уши.
— Слышишь, Шмуэл-Аба?
— Слышу, Писунчик!
— Царь Давид играет на арфе. Полетели, только тихо, на кончиках крыльев, чтобы он нас не услышал.
Мы полетели на звуки арфы. Под тенистым дубом сидел царь Давид. Он играл. Рядом с ним сидела девушка с черными косами. У нее была родинка на левой щеке.
Мы с моим другом опустились недалеко от парочки. Я разглядел царя. Он был среднего роста, коренастый, с острыми зелеными глазами. Подстриженная рыжеватая борода.
— Это тот, кто сложил псалмы? — спросил я шепотом у моего друга.
— Тсс… — Писунчик приложил палец к губам. Я понял, что сейчас лучше молчать и слушать.
Должен признаться, что царь Давид играл очень хорошо. Пока он играл, девушка, сидевшая рядом с ним, становилась все прекраснее и прекраснее.
Когда царь Давид закончил играть, я увидел, как над его головой семь раз прокружил орел. Из-за деревьев сада раздались тысячи голосов:
— Да здравствует Давид, царь над Израилем!
Царь улыбнулся. Похоже, ему это нравилось. Девушка, сидевшая рядом с ним, поднялась.
— Что ты так торопишься, Суламифь? Подожди немного, — сказал царь и взял ее за руку.
— Я должна идти, свекор. Соломон скоро начнет искать меня в винограднике. Вы же знаете, как только я немного задерживаюсь, он начинает меня искать. Он уже, наверное, десять раз пропел Песнь Песней от начала до конца.
Но царь Давид не отпускал ее. Он потянул ее поближе к себе под тенистое дерево и крепко обнял.
— Шулечка… голубонька… кисонька.
Суламифь вырывалась из его рук. Ее волосы растрепались, лицо вспыхнуло.
— Оставьте меня в покое, свекор! — горячо дышала она. — Это грех, вы грешите против своих псалмов.
— Если ты захочешь, кисонька, — горячо шептал царь Давид, — если ты захочешь, я сочиню в твою честь еще более прекрасные псалмы и Песнь Песней, еще прекраснее, чем у Соломона…
Мы услышали поцелуй. Второй. Третий. Суламифь умоляла, вырывалась из его рук:
— Пустите меня, прошу вас, пустите, свекор! Соломон узнает, будет скандал.
— Ни фига он не узнает, кисонька, ни черта он не узнает, голубонька…
— Птицы ему расскажут, свекор. Соломон знает язык птиц.
— Птицы моего имения, — сопел царь Давид, — ничего ему не расскажут. Птицы моего имения на моей стороне.
Мы снова услышали поцелуй. Второй. Третий. Кто знает, до чего бы дошло дело, если бы царь Давид не услышал голос Вирсавии.
— Давид, где ты, Давид?
Суламифь вскочила, поправила волосы и умчалась, как серна, пылающая, разгоряченная. Царь Давид поднялся, взял арфу и пошел в сторону мраморного дворца. Мы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не исчез среди деревьев.