В темноте Шимен-Бер столкнулся с другим ангелом. Это был ангел сновидений, который направлялся на землю. От столкновения у ангела сновидений сломалось крыло. Шимен-Бер стал ругаться, ангел сновидений плакать: теперь он не может лететь дальше, и люди в эту ночь не увидят снов. На одном крыле поковылял он к портному Шлойме-Залмену, чтобы тот починил ему сломанное крыло, а мы, то есть Шимен-Бер и я, отправились дальше своей дорогой.
После столкновения мой Шимен-Бер немного протрезвел. Он вытащил трубку, набил ее махоркой, чиркнул спичкой и полетел, попыхивая. При каждой затяжке становилось немного светлее, и мы хоть иногда видели, куда летим.
Мы пролетели райскую мельницу: она стоит на холме, открытая всем ветрам, чтобы они могли кружить ее крылья.
Об этой мельнице в раю всякое рассказывают. Мол, днем она мельница как мельница. Мелет пшеницу и рожь, как все мельницы. А ночью это притон чертей и всяких бесов.
Знаю, вы посмотрите на меня с удивлением: откуда в раю черти? Я и сам удивился, когда мне рассказали об этом. А рассказал мне об этом мой друг Писунчик. Сам я отродясь чертей не видел, но любой ангел вам расскажет, как архангел Рафаил, райский фельдшер[11], летел однажды ночью к больному. Пролетая мимо райской мельницы, он услышал странные голоса. И вдруг увидел длиннющий язык, который черт высунул из слухового окошка. Архангел Рафаил вскрикнул «Шма Исроэл»[12] и упал в обморок.
Его нашли на следующий день лежащим у мельницы и с трудом привели в чувство. С тех пор он не в себе и так заикается, что смотреть жалко.
Мы, то есть Шимен-Бер и я, полетели дальше, не говоря ни слова. О чем думал Шимен-Бер, не могу вам сказать. Откуда мне было знать? А что я сам думал и чувствовал, это, как видите, я помню очень даже хорошо.
Я думал о моем друге Писунчике, который спит сейчас в своей кроватке. Он раскрылся, ногами сбросил с себя одеяло на пол. Он озорник, какого свет не видел, даже когда спит. Он сосет палец. Кто знает, может, Писунчику снюсь я, его друг, с которым он сегодня расстался навсегда.
Мне захотелось плакать. Слезы стояли у меня в горле. Но я помнил, что ангел Шимен-Бер терпеть не может слез, и сдержался, только тихонько вздохнул.
К рассвету Шимен-Бер протрезвел. Дул резкий, холодный утренний ветер. Мы оба дрожали. У меня зуб на зуб не попадал.
— Ну и холодина! — не переставал ворчать Шимен-Бер и, чтобы согреться, похлопывал себя своими большими ватными крыльями. При каждом похлопывании он оглядывался назад, в сторону шинка «У праведника Ноя».
Я сразу понял, что сейчас самое время предложить ему бутылку «Праведного марочного», которую дал мне с собой мой друг Писунчик.
— Реб Шимен-Бер, — окликнул я его и сам испугался своей смелости. — Реб Шимен-Бер, сейчас бы стаканчик винца не повредил для сугреву? А? Что скажете, реб Шимен-Бер?
При слове «винцо» ангел Шимен-Бер так хлопнул своими толстыми, ватными крыльями, что вспугнул пару синих райских ласточек, которые собирались петь хвалу Создателю.
— Винца, ой, стаканчик винца! — вскричал он таким голосом, что десять райских зайцев упали от страха в обморок и две львицы окотились до срока.
Я вынул из-под правого крыла бутылку «Праведного марочного» и показал Шимен-Беру. От радости он перекувырнулся в воздухе. На какое-то мгновение мне показалось, что он сошел с ума.
Я испугался: мне совсем не хотелось иметь дело с сумасшедшим ангелом. До сих пор меня бросает в дрожь, когда я вспоминаю о молодой ангелице Переле, которая сошла с ума от несчастной любви. Ой, что она вытворяла! Чуть весь рай вверх дном не перевернула.
Короче говоря, когда Шимен-Бер увидел у меня в руке бутылку, он подлетел ко мне, выхватил ее, вырвал зубами пробку и припал к горлышку. А «Праведное марочное», следует вам знать, вино очень тяжелое. Каждая капля весит два с половиной фунта.
— Знаешь что, Шмуэл-Аба, — сказал он мне, — надо садиться! До границы добраться всегда успеем.
Он достал свои латунные часы, взглянул на красный циферблат, и мы приземлились на райскую пашню.
После того как ангел Шимен-Бер вылакал всю бутылку, он стал таким веселым, что ущипнул меня за щеку и пробубнил:
— А ты, Шмуэл-Аба, парень что надо.
Мы полетели дальше, в полете прочитали шахрис и ровно в пять вечера были на границе.
У самой пограничной полосы Шимен-Бер сказал мне, что я должен встать на одну ногу и пересказать ему всю Тору, которую выучил[13].
Я сделал, как он велел. Когда я закончил, он вынул большие ножницы и обрезал мне крылья.
11
12
Длинный язык — отличительный признак лантеха. Лантех — что-то вроде черта, но не злого, а проказливого и склонного к мелкому хулиганству. Лантех берет иногда на себя функции водяного или лешего: норовит столкнуть путника с моста или сбить с дороги в лесу. Если ему это удается, то он громко и счастливо хохочет.
Произнесение стиха «Шма Исроэл» («Слушай, Израиль») (см. глоссарий, «Кришме») — лучшее средство от нечистой силы.
13