Я сделал, как он просил. Как только Писунчик и Анеля вместе наклонились и стали рвать ягоды, я смотался.
Домой они вернулись только вечером. Анеля устала, а мой друг Писунчик был счастлив.
Проснувшись ночью, я увидел, что мой друг Писунчик стоит у окна и держит что-то в руке.
— Писунчик, ты что не спишь?
— Не могу, Шмуэл-Аба.
Я спрыгнул с кровати и подошел к нему.
— Что это у тебя в руке, Писунчик?
— Ничего, это секрет, Шмуэл-Аба.
Он крепче сжал руку. Меня это рассердило. Что это значит, подумал я, у моего лучшего друга есть от меня секреты. А как же дружба?
Писунчик почувствовал, что я сержусь. Он подошел и поцеловал меня.
— Шмуэл-Аба, если я раскрою секрет, он уже не будет таким прекрасным.
— И не надо, Писунчик. Я тоже не буду тебе рассказывать секреты.
Я видел, как Писунчик борется с собой, колеблется: рассказывать или нет? Я стоял и ждал. Писунчик разжал руку. Я увидел русый локон.
— Это она тебе дала, Писунчик?
— Она, — пробормотал Писунчик, и я почувствовал, что все испортил.
Мне стало стыдно, и я дал слово, что больше никогда не буду заставлять его рассказывать мне свои секреты. На нашу дружбу легла тень.
Я забрался на свою лежанку. Долго лежал с открытыми глазами. Сердце у меня странно колотилось.
С этой ночи, увидев моего друга с Анелей, я убегал. Притворялся, что ничего не замечаю. Бродил по лесу или летал над речкой, чтобы размять крылья.
Дни бежали, — пойди поймай их. Шорабор постепенно приобретал более съедобный вид, нагуливал телеса. Правда, не такие, как раньше. Еврейскому раю предстоит еще многое в нем поправить.
Мой друг Писунчик тоже не сидел без дела. Заботу о Шораборе он полностью взвалил на меня. Сам-то он на каждом дереве в лесу вырезал «Анеля», палочкой на прибрежном песке выводил «Анеля» и во сне шептал «Анеля».
Может быть, он даже стихи писал, но я у него не спрашивал, а он мне не показывал.
Каждую субботу приходил святой Николай с мешком на плече. С Писунчиком он встречался редко. Обычно он беседовал со мной и дарил мне разные подарки.
— Может, и вправду останешься здесь, Шмуэл-Аба, выкрестишься, а? Наш рай красивее вашего. Тебе здесь будет отлично.
Я не мог ответить ему сразу. Во-первых, я не знаю, красивее ли их рай. Я что, его видел? Мне не разрешают никуда отсюда улетать. А во-вторых, как же быть с еврейской искрой? Шутите: еврейская искра![95]
Старик улыбался:
— Упрямый ты, Шмуэл-Аба! Фу, какой упрямый!
И он уходил ни с чем. Снова приходил и снова уходил ни с чем.
Но что правда, то правда: за моего друга Писунчика я очень боялся. Сейчас, когда у него в голове одна меланхолия, святой Николай может уговорить его выкреститься. Я молил Бога, чтобы оставшиеся недели пролетели как можно скорее и мы как можно скорее вернулись домой.
И вот шесть недель прошло. Приблизился день освобождения Шорабора.
Позднее мой друг рассказал мне, что он все время молился, чтобы недели тянулись и тянулись. Но моя молитва пересилила. Недели пролетели.
— Это говорит о том, Писунчик, — сказал я ему, — что Всевышний не хотел, чтобы ты выкрестился и женился на Анеле.
Однако в день освобождения Шорабора Писунчик сам на себя был не похож. Он был бледен, и Анеля ходила заплаканная.
Рано утром к нам пришел святой Николай. Он разбудил нас и сообщил, что нас ждут, чтобы выдать нам Шорабора.
Мы оделись и вышли. Анеля стояла у окна и смотрела на нас большими печальными глазами.
— Счастливо оставаться, Анеля!
— Счастливо долететь, Писунчик!
Две кукушки перекликнулись в лесу. В траве засверкали слезы. В глазах Писунчика заблестели капельки росы.
Посох святого Николая стучал по дороге. Ветер поднимал полы его халата, мешок на его плечах раскачивался туда-сюда.
Писунчик шел рядом со мной. Он все время оглядывался. Домик лесника уже скрылся из виду. Его заслонили деревья.
Я погладил крыло Писунчика и тихо сказал:
— Писунчик, забудь!
Мы подошли к хлеву, перед которым стоял ангел-часовой с мечом в руке. В нескольких шагах от него стоял злодей Димитрий-ангел. В руке он держал бумагу.
Вместе с ангелом-часовым мы вошли в хлев. Димитрий-ангел снял с Шорабора цепи и отбросил их в сторону. Святой Николай взял у него лист бумаги и прочел вслух:
«В присутствии святого Николая, ангела-часового Григория Стасюка и жандарма Димитрия-ангела мы, ангелята Писунчик и Шмуэл-Аба, получили Шорабора, чтобы сопроводить его обратно в еврейский рай.
Мы незамедлительно покинем православный рай, ни на что не оглядываясь и нигде не останавливаясь вплоть до самой границы. Мы принимаем во внимание, что жандарм Димитрий-ангел будет сопровождать нас в течение всего пути, и обещаем выполнять его распоряжения».
95